За «дважды два» не следует «четыре»

Есть две непререкаемые истины. Первая - все умрем; вторая - неизвестно, когда. Со вторым утверждениям постоянно спорят, исходя из очередных статистических данных о средней продолжительности жизни. Этих спорщиков унять можно лишь одним способом: пригласить их на кладбище. Там, на плитах и памятниках обязательно стоят две цифры, которые напрочь опровергают все статистические выкладки.

Не ведает человек число будущих лет своих, потому что не он решал, когда ему рождаться, и не ему решать, когда ему умирать.

Казалось бы, все понятно, ясно, известно и нечего повторять банальности, но здесь именно тот случай, когда за «дважды два» не следует «четыре».

Неизбежность смерти отнюдь не становится главным в нашей жизни. Знаменитая «память смертная» даже в православной среде стало обиходным выражением, никак не отражающимся на повседневных заботах и делах. Лишь вечером, когда внимательно читаем вечерние молитвы, напоминается: «се ми гроб предлежит: се ми смерть предстоит». Остальное же время, дела и мысли определяются с точки зрения нашей земной вечности. Недаром у «Свидетелей Иеговы» столь много последователей, ведь там именно благополучная вечность на земле ― цель верования.

Трагические события ― единственный, по сути, способ заставить задуматься о собственной смерти. На любых похоронах, за исключением, наверное, только погребений знаменитости, где не похороны, а спектакль, мы вольно или невольно примеряем гроб на себя.

Мера нашего «не христианства» перед лицом смерти

Все крики тех, кто обвиняет Бога в жестокости и попустительстве трагедий и смертей ― вопли собственного страха. Иначе ведь не проймешь, не заставишь, что не вечно это бытие. Иных средств вразумления сегодня уже практически нет. Ведь праведность и святость подвижников определяются как благоприятные условия и особые обстоятельства или просто считаются легендой. Чудеса и знамения, в коих нет недостатка, исследуются научными методами и, при понимании, что объяснить их невозможно, объявляются низким уровнем развития той же самой науки. Пророков же в своем отечестве как не было, так и нет. Да и как их признать! Ведь тогда надо уничижить себя любимого!

Говорить о «жестокостях» Бога при собственной обезбоженности, безответственности и безалаберности не только неправомочно, но и просто некультурно. Христос не жесток, Он просто стоит в стороне и плачет, видя, на что мы используем свою свободную волю…

Вот и остается один метод заставить задуматься о вечном. Фраза: «Его (её) смерть меня изменила (вразумила)» при всей своей трагичности имеет вполне прикладное воспитательное значение.

Очень часто при виде смерти знакомого или близкого к тебе человека возникает состояние неуместности многих, на вид вполне естественных и привычных, поступков, мыслей, разговоров, то есть всего того, что обычно и принято для нас в повседневной жизни. Это чувство растерянности, непонятности и неловкости как раз и есть мера нашего «не- христианства». Именно в этот «разрыв» и попадают столь знаменитые нынче похоронные суеверия.

Вольно или невольно понимая, что все твои земные материальные приобретения тщетны пред смертью, а духовные столь слабы и малы, что не могут даже победить рвущийся вопль «почему?» и «за что?», ― мы пытаемся чем-то заполнить образовавшуюся брешь.

Тут же появляется лукавый — в виде очередных «правил» поведения и действий. Цель единственна ― заставить и здесь плясать под дудку язычества. Не молитва и сокрушение сердца, не церковное поминовение, а придуманный врагом «порядок», главная цель которого ― забыться в делах, отвлечься от мыслей как о покойном, так и о самом себе в недалеком будущем.

Почему священник на отпевании не в черных траурных одеждах, а в светлом облачении?

Церковь в своих повседневных молитвах всегда напоминает, что надобно быть готовым к обязательному для каждого событию – переходу в Вечность. Это далеко не значит, что христианин будет всюду угрюм, не радостен, мрачен и траурен. Отнюдь! Веселость и жизнерадостность не умаляются памятью о смерти, они, напротив, становятся ценнее и дороже. Именно поэтому священник на отпевании не в черных траурных одеждах, а в светлом облачении будущего воскресения. Этим же объясняется и то, что верующий охотно рассуждает и говорит о собственной смерти, а живущий без Бога философствует по схеме: «Все там будем» и старается не думать о неизбежном.

Я навсегда запомнил фразу старенькой 90-летней женщины, до конца дней своих сумевшей сохранить светлое отношение к миру и окружающим. Пережила она все катаклизмы истории, похоронила немереное число родных и близких, но даже в болезненной старости не унывала.

В ответ на мой вопрос, как же так можно «Жить – не тужить», бабушка вытащила из видавшего виды ридикюля такой же старинный синодик еще царского теснения и, раскрыв его, сказала: «Я вот за покойничков своих молюсь, а они меня здесь хранят, да и там встретить обещались».

Так что не тщетна наша молитва об ушедших, и Церковь своими родительскими поминальными субботами несколько раз в году об этом напоминает. Просит помнить именно сейчас, не откладывая на грядущий день, о тех, кто уже предстал пред судом Божиим. Наши молитвы об усопших ― мысли о себе самом, ведь время столь скоротечно.

См. также: Вселенская родительская суббота. Суббота перед Неделей мясопустной, о Страшном Суде.

Протоиерей Александр Авдюгин:
Настоятель храма-часовни святых Богоотец Иоакима и Анны в честь погибших шахтеров, г. Ровеньки, Луганская область, интернет-миссионер, редактор епархиальной газеты "Православие Луганщины", писатель.

Источник: Блог Александра Авдюгина

Автор: Ирина Рогалёва.

Жил-был барашек. Он был такой белый и кудрявый, что все звали его Облачком.

Барашек любил гулять на зелёном лугу, слушать пение птиц и смотреть на небо. Еще он мечтал полететь вместе с облаками, чтобы повидать дальние страны.

У хозяйки Облачка было двое детей – мальчик Саша и девочка Маша. Они очень любили барашка. Вместе с псом Шариком пасли его на лугу и часто угощали сладкой морковкой или яблоком.

- Бе-е, бе-е, как вкусно. Спасибо вам, вы настоящие друзья, - всегда говорил им барашек, уплетая угощение.

Однажды, в конце осени, в хлев, где жил барашек, корова и поросёнок, пришла хозяйка.

- Можно я тебя подстригу? – спросила она Облачко. - Скоро наступит зима, и мне нужна шерсть на тёплые носочки и варежки для Саши и Маши.

- Бе-е, - замотал головой барашек, - я не хочу отдавать свою шёрстку. Я боюсь замёрзнуть.

«К тому же, если меня подстричь, то я не буду похожим на облако», - подумал он.

- Не бойся. У тебя отрастёт новая шёрстка. А без варежек и носков дети не смогут зимой выйти из дома.

- Не-е-т, - заупрямился Облачко. – Не-е-е отдам свою шёрстку.

Расстроенная хозяйка ушла ни с чем.

- Ты правильно поступил, - похвалил барашка поросёнок, слышавший разговор. – Никогда не отдавай другому то, что тебе самому может пригодиться.

И довольный собой, он захрюкал.

- А я думаю, что тебе надо было согласиться на стрижку, - сказала корова, - чтобы помочь друзьям.

- Не слушай корову, - хрюкнул поросёнок. – Подумаешь, друзья. Ты и без них прекрасно проживёшь!

Вот так Саша и Маша остались зимой без варежек и тёплых носочков. Однажды, в солнечный морозный день они не выдержали и выбежали на улицу. Дети не заметили, как замёрзли, и простудились.

За зиму Облачко оброс ещё больше. Ему было очень жарко в тёплом хлеву. Его густая длинная шерсть свалялась, и барашек уже не напоминал лёгкое нежное облако.

- Даже не знаю, как теперь тебя называть, - смеялся над ним поросёнок. – Сейчас ты похож на серый валенок.

- Му-у, не надо его мучить, - защищала барашка корова.

Однажды в хлев забежал Шарик.

- Из-за твоего упрямства, Саша и Маша пошли в мороз гулять без варежек и носочков, - сообщил он барашку. - Дети простудились и теперь болеют. Они так тебя любят, а ты пожалел для них шерсти.

Услышав эти слова, барашек расстроился.

- Подстригите меня, пожалуйста, - попросил он хозяйку, как только та зашла в хлев.

- Эх, Облачко, Облачко, и почему ты сразу не согласился нам помочь? Ладно, лучше поздно, чем никогда, - вздохнула женщина и пошла за ножницами.

Увидев стриженого барашка, поросёнок принялся хохотать:

- Ой, не могу! Ой, как смешно! Какой ты, оказывается, худой. Одни рёбра. Теперь ты похож на какую-то косточку.

- Не расстраивайся, скоро у тебя отрастёт новая шерсть, - утешала барашка корова.

Вскоре Шарик рассказал, что из шерсти Облачка хозяйка связала не только варежки и носочки, но и шарфики для Саши и Маши.

Барашек так обрадовался, что дразнилки поросёнка совсем перестали его огорчать.

Наступила весна, и барашка, наконец, выпустили на улицу. Стесняясь своего вида, он вышел из хлева последним.

- Смотрите, наше Облачко идёт! – услышал барашек голоса детей.

К нему со всех ног бежали Саша и Маша.

Облачко посмотрел в лужу и увидел, что снова оброс белой пушистой шерстью. Вдруг где-то вдали раздался церковный колокольный звон.

- А почему звонят колокола? – спросил барашек.

- Сегодня же праздник праздников - Пасха! – хором ответили дети. У нас для тебя есть подарок! – И они повязали на шею Облачку колокольчик на нарядной красной ленте!

- Спасибо! Я всегда мечтал о таком колокольчике. Теперь и у меня будет праздник! – Он помотал головой, радуясь веселому звону. – Жаль только, что моя самая заветная мечта никогда не исполнится.

- А что это за мечта? – спросили дети.

- Полететь по небу вместе с облаками, чтобы посмотреть дальние страны.

- В такой праздник может случиться любое чудо, - сказала подошедшая хозяйка.

- Мы так хотим, чтобы твоя мечта исполнилась! – воскликнули Саша и Маша.

И вдруг сильный порыв ветра оторвал Облачко от земли.

- Ура! Я лечу! – обрадовался он, поднимаясь всё выше и выше.

- Возвращайся скорее! – закричали дети.

- Я обязательно вернусь! – донёсся до них голос друга.

Саша и Маша махали вслед Облачку, пока был слышен звон колокольчика.

А счастливый барашек вместе с облаками летел на встречу с неведомыми странами, как и мечтал.

Это статья говорит о том, как не стоит делать поспешных выводов о ситуациях, обстоятельств которых лично мы не знаем и критично относиться к телерепортажам, независимо от того, соответствуют ли они нашим предпочтениям или нет. Особенно это относится к людям церковным, на которых лежит особая ответственность за каждое сказанное слово. Истина и честность прежде всего, а не то, что нам выгодно!

2 января в здании строящейся школы поселка Североонежск было обнаружено тело 15-летней Кристины Кудряшовой. В конце января эта новость буквально взорвала средства массовой информации: «не выдержав разлуки с семьей, воспитанница детского дома повесилась» (см. здесь). Виновными объявили органы опеки и попечительства города Мирного, «инициировавшие изъятие ребенка из семьи», а также сотрудников Североонежского детского дома наказавшие девочку за побег «мытьем полов».

Показанный в январе репортаж по ТВ:



Эта история могла бы стать хорошей иллюстрацией к страшной практике ювенальной юстиции (Кристина была старшей из трех девочек в семье), и к бездушию сотрудников «опеки» и детского дома.

Но есть факты, которые в средствах массовой информации либо замалчиваются, либо искажаются. Дело в том, что тот самый сотрудник органов опеки – прихожанка нашего храма, а с персоналом и воспитанниками Североонежского детского дома я, как супруга настоятеля мирнинского храма, несколько лет находилась в теснейшем контакте.

О чем «забыли» сказать средства массовой информации

С семьей Кудряшовых (фамилия мамы – Серганова) мирнинские органы опеки и попечительства познакомились в феврале 2010 года. Тогда семья была поставлена на межведомственный профилактический учет, как неблагополучная и имеющая детей, находящихся в социально-опасном положении из-за факта «жестокого обращения и ненадлежащего исполнения матерью обязанностей по воспитанию, содержанию, обучению несовершеннолетних детей»: мама пила и била старшую Кристину (на суде Кристина и мама подписали «мировую»). Папа в воспитании детей не участвовал вообще.

Меньше чем за год родители 8 раз привлекались к ответственности, в основном – по статье 5.35 КоАП РФ (ненадлежащее выполнение родительских обязанностей). Кристина за этот год бросила сначала общеобразовательную, а потом и вечернюю школу, стала часто и на несколько суток уходить из дома. Иногда ее мама «вспоминала» об этом, писала заявление в УВД, и тогда девочку искали в злачных местах.

Весной 2011 года девушка за совершение двух серьезных правонарушений была направлена в Центр временного содержания (по сути – тюрьма) для несовершеннолетних правонарушителей при УВД Архангельской области сроком на 30 суток. Но и эта крайняя мера воздействия не принесла результатов – ни в образе жизни Кристины, ни ее родителей ничего не поменялось, ситуация в семье лишь усугубилась.

Не приводя здесь особых подробностей, упомянем, что младшая девочка в семье – инвалид, а мама, слишком часто находившаяся в бессознательном состоянии из-за употребления спиртосодержащих настоек седативного действия, не только не могла обеспечить уход за детьми, но и создавала ситуации, опасные для их жизни.

Как вы понимаете, увещания работников органов опеки и попечительства и просьбы образумиться на маму Кристины особого воздействия не производили, а папа в семье не появлялся…

На суде по лишению родительских прав отец и мать сестер Кудряшовых не появились. Апелляцию на решение суда об «отобрании детей» не подали. Еще до судебного заседания родители заявили, что родственников, которые могут и хотят забрать после суда детей к себе, у них нет (!).

Кристине, Карине и Каролине лишь оставалось собрать вещи в детдом. На прощание мама сказала Кристине, что пребывание в детдоме пойдет ей на пользу: там она научится ценить родителей и не будет пропускать школу.

Ювенальная юстиция и реалии работников органов опеки

Не знаю, как в других городах, но в Мирном родители ребенка должны приложить просто массу усилий, для того, чтобы их чадо попало в детский дом.

У нас в городе семья попадает в поле зрения работников органов опеки и попечительства после ряда серьезных сигналов. Из отдела внутренних дел — например, родители находятся в состоянии алкогольного опьянения, из поликлиники — телесные повреждения у ребенка и т.д. По решению комиссии по делам несовершеннолетних семья ставится на учет, и те самые «органы профилактики», откуда поступили тревожные сигналы, периодически будут совершать в неблагополучную семью рейды. При малейшей положительной динамике семья с учета снимается.

Для того чтобы вмешаться в жизнь семьи, органам опеки и попечительства нужны очень СЕРЬЕЗНЫЕ основания, когда речь идет о реальной угрозе жизни и здоровью ребенка, а вовсе не донос «доброжелателей», или личная прихоть самих сотрудников , как думают многие.

«Вы просто себе не представляете, что нам приходится наблюдать в некоторых семьях. Даже говорить об этом вслух нельзя. Но что мы можем сделать, если в арсенале сотрудников органов опеки только беседы, и никаких рычагов или методов воздействия на родителей нет? Ходим, уговариваем взрослую женщину-алкоголичку бросить пить, смотреть за детьми, не бить их. Сами понимаете, что это мало помогает» — рассказывает Лариса Жаворонкова, специалист отдела опеки и попечительства города Мирного и прихожанка храма святого Архангела Михаила.

Но чтобы ребенок все-таки попал в детский дом, ситуация в семье должна стать запредельной, критической. Мама и папа Кристины со своей стороны сделали все возможное и невозможное для того, чтобы три их дочери оказались в детском доме…

Уже поздно…

Североонежский детский дом – типичный российский детдом в глубинке. В 2007-2010 годах наш храм сотрудничал с учреждением. Прихожане брали детей на выходные, некоторые – под опеку, мы проводили благотворительные акции в пользу детского дома и вели здесь воскресную школу. Я ездила в Североонежский детский дом каждую неделю, общалась с ребятами и воспитателями.

Что меня поразило – так это обилие одинаковых фамилий у ребят из разных групп (стандартная ситуация: трое-пятеро детей в детдоме при живых родителях). Больше 90% воспитанников Североонежского детского дома – социальные сироты. Такие же, как Кристина.

Но еще больше поразило отношение персонала к детям. Не воспитатели – а настоящие мамочки. Тогда мне, удивленной, объяснили, что случайные люди в таких заведениях просто не задерживаются. А так как детей сравнительно немного, то все – и дети, и воспитатели– здесь на виду. В детском доме много кружков, совместных мероприятий, праздников. Ребята почти профессионально выступают на сцене. Видно, что все это делается не для галочки.

Нельзя сказать, что проблем в этом детдоме нет. Татьяна Клапышева, возглавлявшая Североонежский детский дом на протяжении 12 лет, в частном разговоре со мной признается, что ребенку, который был изъят из неблагополучной семьи в подростковом возрасте, помочь уже невозможно.

«14 -18 лет – очень опасный возраст. Сформированы привычки, и в детском доме за несколько месяцев ребенка изменить невозможно. Естественно, что у подростка возникает протест, когда он не может делать все то, к чему привык, пока за ним не смотрели родители. Изымать ребенка из семьи, чтобы как-то помочь ему, нужно, пока ребенку еще не исполнилось 10 лет. Потом будет поздно».

«В детском доме Кристине не хватало вольности»

До того как занять должность директора Североонежского детского дома, Анна Викторовна много лет проработала там психологом, фактически она была вторым после директора человеком в учреждении. Когда во время моих приездов кого-то из ребят не было в группе, остальные с легкой завистью сообщали «Он у Анны Викторовны».

«Кристина приехала к нам 5 октября 2011 года, прожила она у нас чуть больше двух месяцев. Кристина была непростым ребенком: она привыкла защищать себя и сестер, не доверяла взрослым, ожидала, что ее могут обмануть, предать. И только спустя какое-то время стала понемногу доверять взрослым.

С девочками нашла общий язык сразу, но и с ними случались ссоры. Был даже конфликт, который разрешали все вместе.

Кристине в детском доме было не просто: новый ритм жизни, другие правила – режим, который необходимо соблюдать. Сразу и быстро не привыкнешь, тем более, что девочка знала другую, благополучную жизнь, в которой ее любили и боготворили, пока не случилась беда.

Конечно, подросток скучал по близким и родным, подругам и друзьям. И еще Кристина очень ждала марта. Ждала, что мама восстановится в правах, или ее заберут родители подруги. Периодически Кристина встречалась с друзьями, подругами из той жизни. Ей не хватало той вольности.

Помочь девочке было можно, но для этого было нужно чуть больше времени, которого, к сожалению, не хватило. А помочь можно было только через разговоры, беседы, проговаривая ситуации, освобождая эмоции и переживания.

Кристине это давалось с трудом. Она не хотела говорить о том, как жила раньше, о родителях. Чаще отмалчивалась или отказывалась отвечать. Понятно, что на ребенка в таких ситуациях ни в коем случае нельзя давить.

Кто виноват в смерти Кристины? Не знаю. Погиб ребенок – а взрослые спорят и ищут виноватых».

Вопросы без ответов

Первый раз Кристина ушла из детского дома 27 ноября. У друзей и знакомых в Североонежске ее не было (воспитатели детского дома обычно знают адреса и телефоны друзей ребенка). По мобильному телефону (который тогда еще работал) Кристина отвечала, что она у друзей и у нее все нормально: «Щас приду». 30 ноября она вернулась в детский дом и обещала больше оттуда не уходить.

Кристина сразу позвонила своему другу и попросила у него новый мобильный телефон – старый почти не работал. Девушка приняла душ и собиралась «покушать», но на ужине ее так и не дождались. Кристина снова ушла из детского дома.

Сотрудники сразу начали поиски, снова обзванивали друзей и знакомых, звонили родителям в Мирный. Кристину искали в поселке и даже в районе, но она как в воду канула, а ее мобильный телефон больше не отвечал. В этот же день к поискам подключилась полиция. Сотрудники детского дома поддерживали постоянную связь с родителями Кристины (от Североонежска до Мирного несложно добраться за 40 минут), с органами внутренних дел, ПДН.

Очень странно, что в течение этого месяца о девушке ничего не было известно даже полиции. Есть предположения, что Кристина могла выйти на контакт с матерью, но в конце декабря та снова начала пить… Со слов мамы, девочка дома не появлялась и не звонила ей.

Остается загадкой, что же могло произойти с Кристиной в начале января 2012 года. Следствие признаков насильственной смерти девушки не обнаружило. Однако материалы дела совсем недавно были отправлены на доработку.

Сотрудники детского дома и органов опеки, знавшие Кристину, не могут поверить в самоубийство. Не такой у Кристина был характер. Она была очень самостоятельной и рано повзрослевшей девушкой, могла постоять за себя. Даже мать Кристины, спрашивая у отца Артемия о возможности отпевания дочери, высказывала сомнения в версии суицида.

Этот месяц самостоятельной жизни был решающим в судьбе Кристины Кудряшовой. Вопросы о том, что, как и почему случилось то, что случилось, остаются открытыми.

Но мне почему-то кажется, что мама Кристины должна знать больше, чем сотрудники органов опеки и детского дома вместе взятые.

«Хи-хи»

Лариса Жаворонкова, специалист отдела опеки и попечительства города Мирного и прихожанка храма святого Архангела Михаила, рассказывая о ситуации с Кристиной, заметно переживает.

С девочкой они были знакомы с начала 2010 года, встречаться приходилось часто. На суде по лишению папы и мамы Кристины родительских прав (куда те даже не посчитали нужным явиться) органы опеки выступали истцами. С Кристинкой (как она ее называет в разговоре) Лариса Александровна вместе ходила по врачам перед отправкой в детдом и сама отвозила ее в Североонежск.

Как мог вопрос корреспондента Piter.tv об ответственности за гибель девочки ее рассмешить, Лариса Александровна просто не представляет: «Возможно, это был монтаж. Все зарабатывают деньги по-своему. Но в тот момент я была абсолютно спокойна».

«Мы клеим ярлыки, не разобравшись в ситуации»

Протоиерей Артемий Эмке, настоятель храма святого Архангела Михаила, г. Мирный:

«Мне кажется, никакой связи между тем, что Кристину изъяли из семьи, а позднее она была обнаружена мертвой, нет. Девочка уже была испорчена отсутствием воспитания со стороны родителей, дурным примером матери: «гуляла», любила выпить, совершала правонарушения. Ясно, что органы опеки должны были изъять детей из этой семьи, но делать это нужно было намного раньше.

Необходимы четкие критерии для вмешательства в дела семьи, чтобы не повторялись такие случаи, как с Кристиной, где помощь органов опеки была необходима, но полномочий сотрудников оказалось недостаточно. Но с другой стороны, мы знаем и о случаях необоснованного изъятия детей из семьи – этого быть не должно.

Какие уроки мы можем извлечь из этой трагедии? Жаль, что многие люди, совершенно не разобравшись в ситуации, обвинили во всем органы опеки и попечительства. Дескать, там работают злые и бессердечные люди, которых интересуют только показатели. Навешивать ярлыки на сотрудников опеки – неправильно и непродуктивно. То же самое будет и в том случае, если органы опеки будут отмахиваться от православных: дескать, надоели вы уже со своими голословными обвинениями и страшилками.

Мы должны научиться слышать друг друга.

Мне было неудобно за «ревнителей справедливости» (особенно с православных сайтов), которые за чистую монету приняли недостоверную информацию о смерти девочки, скандально поданную несколькими СМИ.

Дорогие отцы, братья и сестры, где ваша духовная трезвость и бдительность? Все ополчились на детский дом, на работников органов опеки – «бездушных чиновников». Почему-то мы, православные, считаем, что скандальным публикациям о Церкви или о духовенстве не надо доверять, не проверив факты. В данной похожей ситуации прозвучало много слишком резких и несправедливых слов в адрес невиновных людей.

Когда уважаемые и авторитетные священнослужители, не вникнув в суть вопроса, высказываются столь резко, это вызывает недоумение».

P.S. Следствие по делу Кристины Кудряшовой продолжается.

Анна Эмке, Pravmir.ru