Автор: Ирина Рогалёва.

Жила-была Глупая Баба. Не то чтобы ума у нее совсем не было, ум кое-какой имелся, но она его за ум не считала, и о себе говорила: - «глупая я баба».

Жила она своим глупым умом: телевизор не смотрела, радио не слушала, газет со сплетнями не читала. «Сплетничать, как кокон вокруг себя сплетать, - считала. – Сначала тонкая сеточка, потом плотнее. В конце концов, такого наплетешь, что ни мира не видать, ни тебя самой». Еще Глупая Баба всем доверяла и никогда не искала выгоду; знала, что как только начнешь эту выгоду искать, она сразу тут, как тут: сладкая, вкусная, пахнет заманчиво. Попробуешь от нее кусочек, и еще захочется. Потом только о ней и думаешь: где бы раздобыть, как бы полакомиться. Не заметишь, как выгода вытеснит из тебя доброту и сердечность.

Когда Глупая Баба была ребенком, бабушка рассказала ей сказку о том, как выгода незаметно заменила человеку душу. «Она сначала одну душу погубила, а потом и весь мир может погубить», - сказала бабушка в конце. И маленькая Глупая Баба ей поверила.

Глупая Баба была разведенка. Муж от нее ушел к Красивой Бабе, когда дети были маленькими. Так на него красота подействовала. Ему даже было все равно – есть у той ум или нет.

Глупая Баба детей растила, как умела: читала им сказки, которые ей в детстве читали, учила музыке, как ее учили, уроки вместе с ними делала. Не жалела для чадушек ни времени, ни сил. Дети выросли, выучились и уехали работать в чужую страну, хоть мать им твердила: - «где родился, там и сгодился». «Ты ничего не понимаешь», - ответили. «Видно, упустила я что-то, недодала им чего-то важного», - переживала за детей Глупая Баба.

Лучшей ее подругой была Умная Баба. А как иначе? Сами подумайте, что может получиться из дружбы двух глупых баб? Сплошная глупость и беспричинное веселье.

Умная Баба о своем уме была такого высокого мнения, что его было видно за версту. Она свое мнение очень любила и заботилась о нем. Утром встанет и сразу смотрит – как там мнение, не уменьшилось ли в размерах? Убедится, что все в порядке, умоется, накрасится и мнению нос напудрит, букли накрутит и щеки нарумянит, чтобы оно хорошо выглядело. Умная Баба считала, что женская красота заключается в нарядном лице и формах, и все время напоминала об этом подруге. Та головой согласно кивала, но продолжала ходить, как Бог дал. Ну, что с нее взять, с Глупой Бабы!

Однажды, нежданно - негаданно, случилась в жизни Глупой Бабы любовь. Было ей тогда около сорока. Возраст для этого чувства не самый подходящий, но тут уж ничего не поделаешь. Влюбился в Глупую Бабу ее начальник. Был он, как водится, женат и глубоко несчастен.

Знали они друг друга сто лет, относились друг к дружке с симпатией и уважением, как вдруг в весенний день перекинулась между ними радуга, и задрожали, затрепетали от счастья и нежности немолодые сердца. Три месяца влюбленные тайно встречались после работы, гуляли в самом дальнем парке по заброшенным аллеям, взявшись за руки; не могли ни надышаться, ни наглядеться друг на друга. А потом начальник сказал, что хочет развестись с женой. «Что мне делать?», растерялась Глупая Баба, и семью рушить нельзя, и расстаться нет сил. Впервые она пожалела, о том, что глупа. Бросилась к подруге, рассказала про свою любовь и притихла. Что та скажет?

- И ты еще думаешь?! – закричала на нее Умная Баба, - бери его тепленького и вперед под марш Мендельсона. Тебе судьба такой подарок сделала, а ты еще раздумываешь!

- Может, и не судьба, - задумчиво сказала Глупая Баба. – Есть еще кое-кто, способный на такие подношения. Примешь его подарок, развернешь красивую обертку, откроешь золотую коробочку, а там вместо счастья – чужое горе.

- Это тебя бабушка в детстве сказками перекормила, а сегодня надо брать от жизни все!

- Все брать опасно, впопыхах можно и не нужное и чужое прихватить. Не могу я семью разрушить.

Вот так отказалась от своего счастья Глупая Баба.

Заплакали два немолодых сердца, и только птицы в парке видели, как исчез, растаял радужный мостик между ними.

Умная Баба очень хотела выйти замуж, хотя было ей сорок лет с большим хвостиком. Но она этот хвостик мастерски прятала. Опять-таки за румяными щеками и стройностью. Она и шейпингом занималась (не путать с шопингом), и на йоге узлом завязывалась, и даже танец живота освоила. На всякий случай. Ох, и умная Баба!

В поисках мужа ходила она и в театры, и на концерты, и даже на танцы «кому за тридцать» в дом офицеров. А там, куда не глянь, сплошные умные бабы: яркие, молодящиеся, подтянутые, а мужичков – по пальцам пересчитать. И все, в основном, какие-то поникшие, потухшие, с запахом вчерашнего перегара.

Замуж Умная Баба хотела не потому, что была страстной особой. Просто у нее, помимо городской квартиры был дом в деревне и участок земли. Одной бабе, даже и умной, хозяйство тянуть тяжело, да и времени у Умной Бабы на «посадить – вырастить» не было. Это только Глупая могла с утра до вечера спину в огороде гнуть, рыхлить, полоть, поливать, вырастить урожай и …раздать его. Она, вообще, все раздавала и никому в помощи не отказывала. Увидит зимой бедную старушку, шарф с себя снимет, на шею ей повяжет, а сама потом мерзнет. Ну, что с нее взять, с Глупой Бабы!

- В огороде мужик пахать должен, - говорила ей Умная Баба. – Надо тебе замуж выйти. Давай вместе на танцы ходить, мужей искать. Вместе веселее.

- Нет, - мотала та головой, - я на танцы не пойду. Я свое отлюбила, и замужем я была. А то, что муж от меня ушел, сама виновата.

- Глупая ты баба, - сердилась подруга, - слышала, психологи говорят, что чувство вины – это рудимент души. Надо от него избавляться.

- А как без него? – не понимала Глупая Баба. – Получается, если никто себя виноватым не считает, то все правы. А если все правы, значит, живи, как хочешь, о других не думай?

- А зачем думать о других? – удивлялась подруга. - Думать, вообще, вредно. Ум беречь надо. Я так и живу, – задрала она нос. – Ты про «Дзен» слыхала?

- Про дзен – нет. Вот, дзынь – слышала. Мальчик вчера на велосипеде мимо меня ехал и звонил в звонок: «дзынь – дзынь».

- Да, я и забыла, с кем разговариваю, - махнула на нее рукой Умная Баба, выставила перед собой высокое Мнение, и ушла.

«Какая у меня умная подруга, - радовалась Глупая Баба, - Я бы никогда не додумалась ум от мыслей оберегать. И что это за дзен такой? Китаец что ли?»

Как в воду глядела. Умная Баба и вправду познакомилась с мужчиной из страны с самой длинной стеной в мире. Приятное знакомство с иностранцем случилось в метро. Китаец случайно наступил ей на ногу и, страшно перепугавшись за свой проступок, принялся без остановки бормотать что-то явно извинительно, низко кланяясь с плотно сжатыми ладошками перед лицом. Длилось это минут пять. Умная Баба подумала, что в Китае за подобное действие полагается смертная казнь, иначе чего этот маленький мужчина так нервничает.

- Вы не беспокойтесь, - сказала она, разжав китайские ладошки, и взяла иноземца за руку. – У нас за это не сажают. У нас – это норма жизни. Мне почти каждый день на ноги наступают.

Говорила Умная Баба громко, тщательно выговаривая каждое слово, чтобы маленький мужчина все понял. Тому стало ясно одно – он должен идти с этой женщиной туда, куда она его поведет. Иначе, зачем она держит его ладонь?

Из вагона Умная Баба вышла вместе с китайцем, который трогательно ухватился за ее большой палец.

- Я – Умная Баба, - сказала она ему на улице, ткнув в себя пальцем.

- Умная Баба, - повторил за ней маленький мужчина с уморительным акцентом, и, скопировав ее жест, назвался:

- Ли Вань Янь.

«Что с этим Ваней делать? – задумалась Умная Баба. – А может его сразу в деревню отвезти и в огород запустить? Посмотрю, каков он в работе. Если хороший работник, очарую его в два счета и в ЗАГС. Ой, а, может, он женат?» Умная Баба осмотрела руки маленького мужчины. Обручального кольца не было. «Замуж за меня хочет! - догадался тот. – А что? Хорошая баба, большая, красивая, белая! Я на ней женюсь и домой привезу. Пусть работает. Рис сажает».

Китаец так обрадовался удаче, что вспомнил о разговорнике, лежащем у него в рюкзачке. Пригласив новую знакомую в кафе, он аккуратно выведал, что та здорова, а значит, в жены годится. О себе он поведал с помощью разговорника. «Умный, сильный, богатый, спортсмен, бизнесмен», - прочитала Умная Баба, указанные им слова и сразу решила – надо брать!

Глупая Баба одна грустила на свадьбе китайца и подруги. Она не могла понять, зачем русской бабе китайский муж? Ну, что с нее взять, с Глупой Бабы!

Гости были только со стороны невесты. Они веселились и поздравляли немолодых молодых. Правда, сколько лет новобрачному было не понятно, в этом он с Умной Бабой тоже оказался похож. Та, конечно, посмотрела паспорт мужа, но в нем оказались сплошные иероглифы. «Надо будет Ване выучить русский язык», - решила она.

Вскоре, Умная Баба уехала с Ли Вань Янем в Китай, знакомиться с его родней и пропала. Ее огород со временем совсем зарос, дом просел. О том, что в нем когда-то жила Умная Баба напоминали только нежно звенящие от ветра тибетские колокольчики на калитке.

Глупая Баба попыталась подругу найти, и даже обращалась на передачу «Жди меня», но у нее ничего не вышло.

Когда она состарилась, из-за границы вернулись дети. «Мама, ты была права, прости нас, - сказали они. – Никому мы там не нужны. Мы тебя больше не оставим». «Чего я детям не дала, Бог додал, - радовалась старая Глупая Баба, – теперь и умереть спокойно можно».

На похороны Глупой Бабы пришло множество народу. «Добрая, скромная, никого не осуждала, жила для других, в помощи никому не отказывала, мудрая», - говорили о ней люди.

Она не слышала этих слов.

Необычайной красоты душа, в сопровождении ангела, поднималась вверх.

См. также:
- Другие рассказы и сказки Ирины Рогалёвой
- Мне задали вопрос: «Зачем современному человеку сказка?»
- Ирина Рогалёва о своих сказках
- Сказка про девочку Выгоду
- Рассказ "Замёрзшие небеса"

Рассказ. Автор: Ирина Рогалёва.

Леночка родилась летом шестьдесят пятого.

Во Дворце малютки дама с прической «хала» произнесла надоевшую ей до оскомины торжественную речь и вручила молодой мамаше розовый футляр из кожзаменителя, в котором находился документ о рождении дочери – листок плотной гербовой бумаги, подтверждающий, что Леночка родилась в городе-герое Ленинграде. К футляру прилагалась медаль. Кому и за что она предназначалась, Жанна, мать Леночки, не поняла - то ли ей самой за благополучно завершившиеся родовые мучения, то ли новорожденной дочке в счет будущих заслуг перед отечеством. В любом случае получить медаль было приятно.

В свидетельстве о рождении был записан и отец: красивый, добрый, но, к сожалению, пьющий, а потому ставший бывшим мужем еще до рождения дочери.

Поблагодарив даму и крепко прижимая к себе атласный конверт с узаконенной малышкой, Жанна направилась в Таврический сад, манивший к себе теплой палитрой осенних красок и пряным ароматом цветов, высаженных вдоль дорожек замысловатыми фигурами.

Устроившись на пустовавшей скамейке, молодая женщина поправила кружева у лица дочки и, наслаждаясь теплом солнечных лучей, весело отражавшихся в выплаканных ночным дождем лужах, принялась рассматривать идущих к детской площадке мамаш и нянек с нарядными чадами. Иногда попадались и папаши с гордостью державшие за ручки свои уменьшенные копии. И тогда Жанна грустно вздыхала, привычно повторяя себе: «Правильно я сделала, что развелась с этим пьяницей. Отец из него получился бы никакой. Вот встречу хорошего человека, и будет у Леночки настоящий папа, не бросающий в женщин чайники с кипятком и прочую домашнюю утварь».

Эти аргументы-воспоминания она использовала в качестве анаболика от любви, которая вопреки здравому смыслу продолжала терзать ее сердце.

Рядом с Жанночкой остановилась девочка лет семи.

- Как зовут вашего ребеночка? – спросила она, заглядывая в конверт.

- Леночка, – ответила Жанночка, поправляя пышный нейлоновый бант на конверте.

Вечером дама из Дворца вернулась в маленькую комнату большой коммунальной квартиры. Закрывшись от мира на два оборота ключа, она с облегчением расчесала башню из волос, скинула с отекших ног туфли на тонких каблуках и, завернувшись в халат из мягкой фиолетовой фланели, достала из серванта чешский хрустальный графин, наполовину наполненный ароматным армянским коньяком. Отточенным движением плеснула напиток в граненый стакан и обернулась к вырезанному на сосновой доске портрету Есенина:

- Ну, Сережа, за наше одиночество!

Выпив, дама разрумянилась, повеселела, и превратилась из неприступного администратора Нинель в простую женщину Нину.

Коньяк, портрет и хрустальный графин, гордо топорщившийся среди простых стеклянных рюмок на полке полированного серванта, были подарками благодарных родителей зарегистрированных ею новорожденных.

- Нинка, открывай! Опять одна коньяк хлещешь!

Кулак соседа-гегемона забухал в тонкую дверь.

- Какая я тебе Нинка? Нинель я! Сколько раз тебе говорить, чучело!

Нина покрутила ключом в замке и распахнула дверь.

Хлипкий мужичок маячил на пороге, выделяясь на фоне темного, плохо освещенного коридора серым пятном:

- Опять девку регистрировала?!

Мутные глаза соседа вызывали отвращение, как и весь его облик, который она помнила наизусть: бывшая когда-то белой, майка обтягивала большой живот и напоминала мешок, набитый картофелем; линялые спортивные брюки пузырились на коленях; из дырки, прогрызенной временем, в криво обрезанном валенке нагло торчал большой кривой палец.

- Слава, иди спать!

Нинель с треском захлопнула дверь и вновь обернулась дамой. Изящно сложив пальцы, подхватила полу халата, брезгливо посмотрела на пустой стакан и, достав из глубины серванта единственный, чудом уцелевший после многолетних застолий, хрустальный фужер на длинной изящной ножке, наполнила его коньяком.

- А закусить? - удивился Есенин на портрете.

В низкорослом, пузатом «ЗИЛ-е», похожем на соседа, нашелся сыр, напичканный пластмассовыми цифрами, грубо обкромсанный кусок колбасы и затвердевший столичный батон.

- Теперь другое дело, - поэт улыбнулся уголком рта, глядя на жующую бутерброд женщину, - теперь можно и повторить.

Согретая коньяком, Нинель смотрела фильм про любовь: роскошная кинодива, клонированная с голливудской актрисы, наряженная официанткой, призывала советских женщин в глухие леса Сибири, где сплошь и рядом толпились мужественные, ждущие любви мужчины.

Досмотрев фильм и допив коньяк, Нинель упала в кровать, как всегда пропустив момент перехода из неприятного бытия в приятное небытие.

Славик пришел на кухню, привычно борясь со штормом, бросавшего его на стены коридора.

- Опять Нинка пьет в одиночестве! Видать, снова девку регистрировала, - он плюхнулся на табуретку и, картинно закинув ногу на ногу, многозначительно посмотрел на соседку Розу Соломоновну, томящуюся у своей плиты в ожидании кипятка.

- Вячеслав, отстаньте, наконец, от Нинель, - увядшая раньше времени, шестидесятилетняя Роза бросила на соседа презрительный взгляд. – Сколько можно попрекать женщину за давнюю ошибку? Вы-то все свои романы помните? Знаете, чем они закончились для ваших пассий?

Роза Соломоновна подхватила, закипевший чайник и скрылась в темном коридоре.

- А какое ей дело до моих романов? – обидевшись, Славик пнул ногой соседский столик и направился к окну.

- Две ступеньки вниз, иду на посадку, - бормотал он, - вижу опасность. Опасность миновала! - он кренделем обошел вокруг газовой плиты и воткнулся лбом в стекло, разделенное облупившимися деревянными рейками. Отодвинув коленом привыкший ко всему цветок алоэ, мужчина взгромоздился на подоконник и хищным взмахом выхватил невинно висевший за окном мешочек с докторской колбасой: у Розы Соломоновны не было холодильника.

- Ненавижу евреев!

Славик рвал зубами колбасу и глотал, не разжевывая. Насытившись, он отпустил пакет на волю и, удовлетворенный, потащился по длинному, как вагон поезда коридору, в свою комнату, сплошь облепленную пожелтевшими от времени и табака фотографиями.

На каждой из них была Нина, Ниночка, Нинель…

Он упал на продавленный диван, перебирая глазами снимки. «Ясное детство, чистое отрочество, мутная юность, а теперь темная как полярная ночь, зрелость без просвета надежды, – потекли черные, густые, как горячий гудрон, мысли. - Что меня ждет дальше? То ли жизнь-окно с потрескавшимися рамами, то ли двор-колодец, манящий в свою влажную темноту, то ли водка? Или что там еще? И соседка эта – Роза Соломоновна, еврейка проклятая, чистоплюйка вежливая. И смотрит на меня так жалостливо; и колбасу я у нее тырю, а она знает об этом и никогда меня не попрекает. И имя у меня дурацкое - Славик. Ненавижу свое имя! Мне сорок лет, а я все Славик. На кой меня родители так назвали? Да и где они – родители? Я их и не помню. Все, что помню – детский дом, вечный голод и тоску. В свидетельстве о рождении написано: отец – Иван Иванович Петров, мать – прочерк, а глаза у меня … А, какая мне разница… Колбаса была вкусная…Нинка, я тебя так любил. И зачем ты, дура, аборт тогда сделала? Убила нашу дочу.

Он закрыл уставшие мутные глаза и уснул.

Леночке исполнилось пять лет. Из шелкового кокона, перевязанного нарядной лентой, вылупилась кудрявая веселая девочка.

Воскресным осенним днем, нарядив дочку в платье из мягкой фланели, усыпанное крупным горохом, и в только что купленные в ДЛТ ботиночки, пахнущие кожей, мама повела ее в фотоателье, рядом с домом.

- Не хочу фотоглафироваться, хочу в садике гулять, - картавя, закричала Леночка, очутившись на улице. Вырвав руку, она навалилась на мать всем тельцем, пытаясь сдвинуть ее в сторону Некрасовского садика, расположенного напротив их дома. Прохожий, мужчина средних лет с добрым лицом, поймав растерянный взгляд молодой женщины, присел на корточки перед Леночкой:

- Девочка, разве ты не знаешь, что надо всегда слушаться маму?

Малышка исподлобья уставилась на незнакомца. Он ей понравился:

- Дядя, у вас дети есть? – забавно склонив голову набок, спросила она.

Мужчина бросил взгляд на красивую маму, смутился, потеребил запонку на рукаве выбившейся из-под пальто рубашки, провел пятерней по густым вьющимся волосам:

- У меня нет детей, девочка.

- А жена у вас есть? - выстрелила Леночка вторым вопросом.

- И жены у меня нет, - окончательно смутился прохожий. Мать девочки ему очень приглянулась.

- Тогда будьте моим папой! Как вас зовут? - Леночка схватила руку мужчины и потянула к руке матери.

- Меня зовут Владимир, - с надеждой посмотрел тот в глаза женщине.

Жанна поняла его взгляд. Ничего не ответив, она схватила дочку за руку и, не оглядываясь, потащила в фотоателье.

Мужчина поднялся, зачем-то отряхнул чистые брюки и ушел. Он тоже не оглянулся вслед Леночке и ее маме, хотя ему очень этого хотелось.

- Доченька, нам надо сюда.

- Не хочу сюда! Хочу обратно! - Леночка заколотила ногами в обшарпанную деревянную дверь.

- Что случилось? Кто так торопиться ко мне?

Дверь распахнулась - на пороге стоял добрый старичок. То, что он добрый, девочка поняла сразу и мгновенно прониклась к нему доверием, но упрямый характер требовал не сдаваться.

- Здравствуй, Жанночка, - фотограф расцеловался с ее мамой, взял Леночку за руку и повел в крошечную студию.

- Я сама! - вырвала девочка пухлую ладошку из руки старика…

Старый фотограф Борис Иосифович, видел на своем веку множество детей. В закромах его памяти теснились младенцы с первыми, ясными, беззубыми улыбками; малыши с поредевшими молочными зубками, пытливо смотрящие на мир вопрошающим взглядом; отроки с пробивающейся растительностью на лице; отроковицы в белых, крылатых, школьных фартуках, тайком от матерей подкрасившие черной тушью глаза и обкусавшие для яркости губы.

Мальчик Боря родился в начале мятежного двадцатого века в Петербурге. Его отец был портным, но, увлекшись модной в те времена фотографией, оставил швейное дело. Был он православной веры и женился на хорошей верующей девушке. Своего первенца Бориса они окрестили во Владимирском соборе.

После свершения дьявольской революции, время для их семьи разделилось на два слова: «до» и «после». «До» звучало прекрасной нотой, «после» - резало слух, как скрипучие, несмазанные дверные петли.

Впрочем, эта звуковая метаморфоза случилась спустя семь лет после рождения Бореньки, до нее он спокойно рос в маленькой уютной квартире в доходном доме, принадлежавшем богатому купеческому отпрыску, живущему со своим многочисленно семейством в Париже.

Отцу посчастливилось арендовать скромное помещение на первом этаже соседнего дома, где он и основал фотоателье. Его фотосалон был популярен и приносил неплохой доход. Медный колокольчик над дверью звенел почти непрерывно, радостно приветствуя господ, мещан, служащих и простой люд.

Как для колокольчика и для фотокамеры, прятавшей свое око в гофрированной шее, так и для их хозяина, не имело значения ни богатство, ни социальное положение людей, желающих запечатлеть на память себя и своих близких. Иосиф с равным усердием ретушировал и нежные лица дам с безмятежным взором, и строгие лица священников, и портреты простоватых фабричных работниц, стесняющихся своих неухоженных рук.

Подростком Борис все свободное время проводил в салоне отца. Он полюбил фотографию и в пятнадцать лет уже стал хорошим фотографом. Поэтому на войну он взял камеру, пережившую вместе с ним четыре страшных года.

Родители умерли от голода в блокадном Ленинграде. Осиротевший Борис, вернувшись с фронта, обнаружил разграбленную квартиру с сожженной мебелью. Сохранилась лишь икона святого Николая, надежно спрятанная в тайнике над буржуйкой и несколько поцарапанных фотографий, завалившихся в щели изувеченного топором паркета. Поцеловав икону, Борис убрал ее обратно, до лучших времен.

Молодого фронтовика взяли фотокорреспондентом в газету на большой завод. Каждый день Борис снимал волевые рабочие лица – мирное время требовало своих героев, не жалеющих сил для восстановления разрушенной страны. Ему нравилась эта работа, но мечтал он об ателье из своего детства. Эта мечта исполнилась, когда он вышел на пенсию. Как когда-то было у отца, радостно зазвенел над входной дверью медный колокольчик, дождавшийся своего часа. Также аккуратно были расставлены на самодельных полках обтянутые бархатом и кожей старые фотоальбомы. Иногда старый фотограф открывал один из них и, медленно переворачивая тяжелые страницы, вглядывался в смягченные ретушью лица дорогих ему, в основном, умерших людей. Он здоровался с ними, как с живыми, и начинал беззвучный монолог:

- Фимочка Серебрякова, при крещении тебе дали имя Серафима. Думаю, что именно святой Серафим помог тебе пережить эту страшную войну. - Борис Иосифович смотрит на портрет пухлой девочки с черными глазами- маслинами, с пышными локонами, кружащимися вокруг круглого детского личика, - какая ты была пампушка, непоседа, бабушкина любимица. Тебе было семь лет, когда твоя бабушка привела тебя фотографироваться. Перед съемкой вы посетили цирюльника, он проколол тебе ушки и вдел в них брильянтовые сережки – бабушкино наследство. Когда я снимал твою свадьбу, ты была в этих серьгах. После войны ты пришла ко мне: худая почерневшая вдова, в грубой солдатской форме, но с веселым блеском в глазах. Перед съемкой ты достала из нагрудного кармана гимнастерки, увешанной орденами и медалями, завернутые в носовой платочек бабушкины серьги и надела их. После бережно убрала их обратно. Вскоре ты узнала, что твой брат сидит в «Крестах» по обвинению в шпионаже. Чтобы спасти его от расстрела, ты, глядя в жадные глаза следователя, оставила бабушкины брильянты на его столе в кабинете на Литейном. И не только их. Спустя десять лет, после лагерей, вы с братом пришли ко мне. Мое сердце сжалось: передо мной стояли две иссохшие мумии с потухшими глазами.

Деточка, ты так и не узнала, что однажды ко мне на съемку пришла толстая баба, завернутая в кисею и с твоими сережками в ушах, уж их-то я ни с чем не спутаю, жена того самого полковника с жадными глазами и грязной душой. Я отказался ее снимать – это единственное, что я мог сделать для тебя.

Катенька Семенова, - Борис Иосифович проводит рукой с узловатыми пальцами по пышной косе, уложенной короной на голове юной девушки, - как ты гордилась своими косами, смешная девочка. Я помню твоего жениха, он был похож на журавля – длинный, худой, немного сутулый. Кажется, его звали Вячеслав? Или Ростислав? Нет, точно не помню. Вы были прелестной парой, и у вас могли бы родиться такие же прелестные детишки. Я бы сделал ваш семейный портрет, если бы ты не погибла в сорок втором в концлагере, в Дахау.

А это Ванечка Брызгалов, - фотограф смотрит на фотографию пятилетнего малыша в коротких штанишках, держащихся на одной лямке. Мальчик улыбается во весь рот, сидя на деревянной лошадке. – Я помню, что

ты с детства писал стихи, и мечтал стать известным поэтом. Ты вернулся с войны героем и работал вместе со мной в заводской газете. Твой портрет был одной из лучших моих работ, его напечатали в журнале, и многие женщины любовались на него, мечтая познакомиться с красавцем журналистом. Эх, Ваня, Ваня, войну ты прошел, смерть победил, женился на хорошей девушке, родил дочку, а со славой не справился. Закружила она тебя, понесла по застольям, да и оставила с неверной подругой – водкой, отнявшей у тебя талант, здоровье, а затем и жизнь.

Борис Иосифович, тяжело вздыхая, открывает следующую страницу.

Портрет молодой женщины слегка обгорел, но он - один из самых ценных снимков в его архиве: лукавая улыбка, смешинка в умных глазах, прямая спина, высоко поднят подбородок – Лиза, Лизонька, Лизавета, Елизавета Николаевна, белая кость. Воспоминанья перенесли Бориса Иосифовича в детство.

…Лиза Засецкая, жившая в соседнем дворе. Я был влюблен в тебя, а ты считала меня малышом. Я нарочно врезался в тебя на катке, обнимал и замирал от счастья, а ты, плутовка, смеялась, чмокала меня в холодную щеку и неслась дальше по ледяному кругу.

Я помню, как кричал тебе в след:

- Лизавета, Лизавета, я люблю тебя за это, и за это и за то!

В пятнадцать лет я влюбился в веселую Наденьку, дочку нашего дворника и мгновенно забыл о тебе. Потом меня заполонила любовь к худощавой язвительной Саше, вытеснив Наденьку из моего воображения. Затем я повстречал Людочку. Ах, как нам было интересно! Она тоже увлекалась фотографией. Я помню, что страстно мечтал жениться на ней, но комсомольский лидер из ее института перешел мне дорогу. Со своим лидером Людочка живет до сих пор. Иногда я встречаю их на рынке – они дуэтом перебирают мясо на прилавке. Наденька исчезла после войны, о Саше, уехавшей в тридцать седьмом в Казахстан, ничего н известно с тех пор.

Ты родила сына поздно и назвала его Валерий, в честь деда, полковника царской армии. У твоего мальчика было страшное детство – вы потеряли друг друга во время эвакуации из блокадного Ленинграда. После войны, когда вы чудом нашли друг друга, он рассказал, что прошел через концлагерь, партизанский отряд и немецкий плен. Твой муж, офицер, погиб под Сталинградом, сына ты растила одна. Где-то ты сейчас живешь, милая моему сердцу, Елизавета Николаевна?

Татьяны, Нины, Коли, Сережи – всех помнил переживший многих старый фотограф. Но жизнь идет, звенит колокольчик над дверью, и новое поколение смотрит в объектив его камеры.

- Леночка, сейчас вылетит птичка, - Борис Иосифович открыл затвор старенькой камеры «ЭФТЭ», и девочка приоткрыла ротик от любопытства.

Снимок сделан, а обещанная птичка не появилась, но Леночке расхотелось капризничать: мама пообещала сводить ее в зоопарк, где живут настоящие дикие звери.

Через три дня Жанночка забрала фотографии. Один снимок симпатичной девчушки с полуоткрытым ртом и любопытными глазками Борис Иосифович оставил себе, чтобы вставить его в полукруглые прорези альбома рядом с портретом ее юной матери.

Наступил март. Нинель вышла с работы, полной грудью вдохнула воздух, наполненный особенным запахом, который бывает только ранней весной. Сосульки плакали, роняя на асфальт горькие слезы сожаления об уходящих морозах, люди же радовались капели – предшественнице теплых дней. Холодная капля упала Нинель прямо на нос. Смахнув с лица сосулькину слезку, она рассмеялась, вдруг ощутив в душе необъяснимый прилив радости. Женщина с прической «хала» неторопливо шла по улице, не зная, что идет навстречу счастливой перемене в своей судьбе.

Этим же вечером Владимир, давно позабывший о встрече с красивой женщиной и ее капризной дочкой, возвращался домой на метро с банкета по поводу сдачи проекта нового дома. В голове слегка шумело, но в теле появилась легкость и внутреннее веселье, словно в нем продолжали бродить пузырьки выпитого шампанского. Он собирался выйти на «Гостином дворе», чтобы прогуляться по Невскому, но почему-то очутился на «Чернышевской».

Солнце ударило в лицо, заставив прищуриться, и Владимир не сразу заметил женщин с восточными смуглыми лицами, в ярких платках, покрывающих смоляные блестящие волосы, с охапками мимозы в руках, толпившихся у выхода из метро. Пряный запах цветов перебивал тонкие весенние ароматы.

- Мужчина, купите мимозу. Недорого, - пристала к Владимиру торговка, непрестанно поглядывая по сторонам юркими хитрыми глазами – торговать с рук было запрещено, и она боялась появления милиции. Чтобы отвязаться от навязчивой продавщицы, Владимир купил веточку с резными листьями, усеянную желтыми пушистыми бусинами.

В начале семидесятых годов Булгаков все еще был недоступен большинству читающей публики, «Мастера и Маргариту» можно было прочитать лишь в самиздате или купить на черном книжном рынке, отдав за книгу немалые деньги. Владимир был простым архитектором, к тому же холостяком, все заработанные средства проживал, излишков не имел, черный рынок не посещал, Булгакова не читал и поэтому не догадывался, что цветок в руке может сыграть в жизни человека судьбоносную роль.

Некоторое время он шел, держа перед собой мимозу, как флажок на первомайской демонстрации, затем, осознав всю нелепость положения, решил выбросить никчемный цветок, но передумал, пожалел пушистую веточку и, увидев симпатичную женщину, идущую с улыбкой ему навстречу, неожиданно для себя протянул ей мимозу:

- Возьмите, это вам!

Нина взглянула на симпатичного высокого мужчину и сразу поняла, что перед ней – ее судьба.

Так закончилось одиночество дамы из Дворца и холостая жизнь архитектора. Они без хлопот обменяли свои комнаты в центре на однокомнатную квартиру в новом многоэтажном доме на стремительно разрастающейся окраине города.

Затем в жизни Нины случилось еще одно событие – из Дворца малютки она переместилась во Дворец бракосочетаний, и гимном ее жизни стал марш Мендельсона.

Веточка мимозы оказалась волшебной палочкой: Владимир получил любящую жену, Нинель – любимого мужа. Только Славик остался ни с чем, лишившись любимой жертвы. Впрочем, он страдал недолго - в комнату Нины в скором времени въехала симпатичная, непритязательная к жизни, Люся – разведенка, пекарь из рабочей столовой.

Отведав ее пирожков с капустой и ощутив ласку мягких, пахнувших сдобой рук, Славик решительно поставил крест на своей старой любви, помылся, побрился, приоделся и пошел в атаку на соседку, так как одинокая жизнь всухомятку надоела ему до тошноты.

К великой радости Розы Соломоновны новая соседка прониклась к несчастному, вечно голодному Славику сначала жалостью, а затем, как это часто случается с русскими женщинами, и любовью. Восставший из пепла, Славик перестал втихаря таскать чужие продукты и начал открыто столоваться в уютной Люсиной комнате, то и дело вызывая ее восхищение починкой немудреных бытовых предметов, которых бывший Люсин муж чурался, как огня.

Свадьбу Славика и Люси отмечало на кухне все дружное население коммуналки. Единственным гостем со стороны был фотограф – Борис Иосифович, его пригласила Роза Соломоновна.

Эмалированные глубокие миски с рубиновым винегретом и мягко-желтым салатом «Оливье», банки шпрот с разинутыми зубастыми ртами стояли в шахматном порядке на длинной деревянной кишке, собранной из разнокалиберных кухонных столов, покрытых разномастными скатертями. Между ними королевами и ферзями застыли, не подозревающие о своей скорой кончине, бутылочки с «беленькой» и с «красненьким».

Давший себе слово «не ударить в стол лицом», жених тоскливым взглядом смотрел на гостей, без стеснения наливавших, выпивавших и снова наливавших.

Невеста, неправильно поняв мандраж жениха, нежно прижалась к нему гипюровым плечом. Все замечавшая, раскрасневшаяся Роза Соломоновна крикнула: «Горько», и гости, с трудом оторвавшись от тарелок и рюмок, нестройным хором подхватили ее тост. Молодые слились в поцелуе, сверкнула вспышкой старенькая камера, и в объемном архиве фотографа появился новый снимок.

Через несколько месяцев Борис Иосифович умер, так и не узнав продолжение истории любви Люси и Славика.

Чужие люди, въехавшие в квартиру фотографа, не имеющего наследников, вынесли на помойку его вещи, в том числе и альбомы с фотографиями, которые он бережно хранил всю жизнь.

Рано утром сердобольный дворник достал их из помойного бака и положил на землю – авось кому-нибудь и пригодятся. Но на старые альбомы никто не польстился, лишь ветер-хулиган, растрепав листы, вырвал из них фотографии и разнес по соседним дворам.

Один из снимков, словно направленный чьей-то рукой, кружась, опустился к ногам милой девчушки, гуляющей с мамой в Некрасовском садике.

- Мама, посмотри какая красивая девушка! - Леночка подняла с земли старый снимок. – Можно, я ее оставлю себе?

Жанна вгляделась в старый, обгоревший по краям, снимок и долго смотрела на красивое благородное лицо».

- Возьми, - наконец разрешила она.

Спустя два года, во Дворце бракосочетания, Нинель с неизменной «халой» на голове, произносила торжественную речь в честь брачующейся пары Жанны и Валерия.

Нарядная Леночка исподтишка рассматривала свою новую бабушку: статную, красивую старуху, сидящую рядом.

- Мне кажется, что я Вас где-то видела. Как вас зовут? - прошептала девочка ей на ухо.

- Елизавета Николаевна, - улыбнувшись, ответила та.

Счастливые молодожены и немногочисленные гости вышли из Дворца. Был прекрасный солнечный осенний день. Осень, словно желая поздравить молодых, бросала им под ноги яркую листву. Увидев жениха и невесту, радостно трезвонили водители трамваев. Или всем так казалось?

Праздничная процессия неспешно двигалась через Таврический сад в сторону улицы Некрасова. Леночка вырвала ладошку из руки Елизаветы Николаевны и, не удержавшись, бросилась собирать осенний букет.

Горожане прогуливались по аллеям, наслаждаясь прекрасным днем. Мамаши и няньки, ревниво поглядывая друг на друга, везли в колясках разряженных младенцев. Папаши не сводили глаз с резвившихся на детской площадке чад. Старики, сгрудившись вокруг шахматистов, с азартом наблюдали за их игрой. Радио из чьего-то кармана бодрым голосом рассказывало о достижениях народного хозяйства.

Девочка остановилась около молодой женщины, сидевшей на скамейке с розовым атласным конвертом в руках.

- Как зовут Вашу малышку? – спросила она.

- Леночка, - ответила женщина, поправляя бант на конверте.

См. также:
- Другие рассказы и сказки Ирины Рогалёвой
- Мне задали вопрос: «Зачем современному человеку сказка?»
- Ирина Рогалёва о своих сказках
- Сказка про девочку Выгоду
- Рассказ "Замёрзшие небеса"

Автор: Ирина Рогалёва.

Сказка для подростков.

Однажды летом, на рассвете, ко мне в окно кто-то постучал. «Наверное, это дождь хочет рассказать мне свою историю», - подумала я, просыпаясь. Но оказалось, что меня разбудил вовсе не дождь. На подоконнике сидел грач.

- Вы - Сказочница? – спросил он, когда я открыла окно.

- Да.

-Тогда это Вам.

Необычный почтальон достал из-под крыла пакет, отдал его мне и улетел.

В посылке оказалась плитка шоколада, билет на поезд и записка, гласившая: «Дорогая Сказочница, если Вам интересна история о том, как появился этот шоколад, приезжайте к нам в городок. С уважением, шоколадных дел мастер Маркелл». «Удивительно! Необычно! Интересно! – подумала я и, разломив плитку, положила в рот кусочек. Шоколад оказался слегка соленым, что совершенно не портило его вкус. «Надо ехать», - решила я и вскоре сидела в поезде, который вез меня навстречу сказке.

Городок, в котором жил мастер Маркелл, оказался небольшим, но очень уютным. В окне вагона проплывали разноцветные одноэтажные домики, утопающие в зелени, виднелись красивые, ухоженные клумбы и пышно цветущие кустарники.

И только один дом выглядел мрачно и неприглядно: словно кто-то облил его черной краской или поджег стены, когда-то окрашенные в розовый цвет. Около него стояло сухое, давно умершее дерево, тянущее к небу корявые ветви, будто моля его о чем-то. «Похоже, что здесь есть тайна и, явно, недобрая», - подумала я и тут же забыла о странном доме, залюбовавшись на белоснежный, стремящийся к небу собор с золотыми, горящими на солнце куполами. Собор располагался на центральной площади, в центр которой, словно лучи, сходились улицы. Повсюду виднелись вывески кафе и кондитерских.

Наконец поезд остановился. «Город Шоколадников», - было написано на здании вокзала. «Куда же мне идти? Где искать мастера Маркелла?» - растерялась я, но мое беспокойство оказалось напрасным. Навстречу мне спешил невысокого роста старичок, одетый в сюртук старинного покроя. Длинная белоснежная борода развевалась за спиной. На его плече сидел мой знакомый грач.

- Вы Сказочница? – закричал старик издалека.

- Да! - В подтверждение своих слов я улыбнулась самой сказочной улыбкой.

- Теперь я вижу, что это Вы! – старичок обнял меня и троекратно расцеловал. – Добро пожаловать! Я мастер Маркелл. А это мой друг и помощник Сахарок, - представил он крылатого почтальона.

«Необычное имя для птицы», - подумала я.

- Наш грач любит сахар, - пояснил мастер Маркелл, и, увидев мое изумленное лицо, рассмеялся:

- Не удивляйтесь, иногда я читаю мысли.

- Мастер может читать мысли людей, животных, птиц и цветов. Но только хорошие, - сообщил Сахарок, опередив мой вопрос.

- Не будем терять время! – старичок схватил меня за руку и помчался в сторону открытой коляски с впряженным в неё осликом.

Мы уселись в нее. Сахарок занял место возницы, что-то чирикнул и ослик тронулся.

- Заметили ли Вы, что наш город не похож на другие города? И это очень важно, ведь сегодня злые силы стремятся обезличить весь мир: города, страны и, что самое страшное, людей, – заговорил мастер Маркелл. – Когда-то в молодости я знал одного сказочника, который говорил: «Бойтесь одинаковых человечков!». Тогда я не мог представить, насколько он прав. Безликой массой легко управлять, - продолжал мастер Маркелл. – Но Бог создал людей не похожих друг на друга. Каждому Он дал свой талант, свой дар. Один пишет стихи, другой – музыку, кто-то любит и умеет наводить чистоту, у кого-то красивый голос, кто-то вкусно готовит, пишет добрые сказки, иной умеет жалеть. У одного - талант учить детей, другого Бог наградил любящим сердцем. Да, да! Умение любить – тоже талант и, как любой дар, его надо отдавать людям, иначе можно с ним расстаться навсегда. «Твое только то, что ты отдал», - сказал один великий мудрец. У большинства жителей нашего города есть талант к созданию прекрасных и добрых вещей и, конечно же, шоколада.

Пока мастер Маркелл говорил, часы на вокзальной башне пробили полдень, и на улицах появилось множество народа. Переговариваясь и смеясь, люди расходились по кондитерским и кафе.

- Начался обеденный перерыв, - предварил мой вопрос мастер. - В нашем городке работают две небольшие фабрики: на одной делают упаковку для сладостей, на другой – изготавливают их по старинным рецептам. Кроме фабрик, у нас имеется множество кондитерских. Их владельцы делают сладости сами. Это кафе, - он указал на увитый плющом домик, славится молочным шоколадом, то – он махнул рукой в сторону соседнего дома - горьким, следующее – ромовым. В нашем городе изготавливают более пятидесяти видов шоколада, но самый вкусный шоколад у Софии. Именно ее история связана с соленым шоколадом.

И мастер Маркелл начал рассказ.

Софии было восемнадцать лет, когда, окончив школу, она приехала в городок шоколадников в поисках работы. Ей повезло, ее взял в ученицы один старый бездетный мастер. Он всю жизнь посвятил работе, и поэтому не успел завести семью. Пока мастера был полон сил, одиночество его не беспокоило. Но состарившись, он понял, что никому не нужен и, оставить наследство ему некому. «Всю жизнь я работал, чтобы радовать чужих детей, вместо того, чтобы жениться на доброй женщине и завести своих. Я думал, что работа – самое важное в жизни, а оказалось, что это не так. У меня нет наследников и мне некому передать свои знания и опыт. Мастер совсем отчаялся, но тут Бог послал ему Софию. Она была не только умна, добра, но и красива. Девушка быстро освоила шоколадную науку и стала незаменимой помощницей старого мастера. Вскоре люди заметили, что съев конфету или шоколадку изготовленную Софией, их дети становятся добрее, ласковее и послушнее. Многих несчастных родителей ее шоколад сделал счастливыми. Ведь для отца и матери нет ничего больнее, чем грубость, злость и непослушание любимого ребенка.

Сладости, изготовленные Софией, помогали не только детям. Взрослых они тоже делали добрее, терпеливее и милосерднее. Ленивые прощались с ленью, жадные прогоняли жадность, болтливые избавлялись от лишних слов. Однажды старый мастер спросил ученицу, почему её шоколад так влияет на сердца людей. «Когда я делаю его, то всегда прошу Бога, чтобы Он помог людям в их невзгодах и бедах», - ответила та. «Молитва – великая сила», - согласился Мастер и подумал, - «я тоже молюсь перед работой, но почему-то мой шоколад никого не делает лучше. «Сердце Софии горит любовью к людям, она живёт для других, а не для себя. Твоя ученица не ищет славы и похвал, в отличие от тебя», - неожиданно пришёл к нему ответ. «Видно, настало моё время учиться у Софии любви и смирению», - понял старый мастер.

Доброта и красота девушки привлекали к ней самых видных женихов городка. За ней пытались ухаживать молодые люди из известных и богатых семей, но прекрасная София отдала своё сердце талантливому скульптору Творимиру, который её очень любил. На венчание молодых съехалось множество народу. Все радовались за прекрасную пару, а больше всех – старый мастер. Творимир работал не покладая рук и смог купить для любимой жены небольшой домик с кондитерской, где София, ставшая настоящим шоколатье, начала сама изготавливать шоколад.У любящей пары родилась дочь Вероника. Родители не чаяли в ней души, хотя характер у малышки был упрямый и даже строптивый.

Девочке было три года, когда Творимир тяжело заболел и умер. Став вдовой, София была вынуждена работать намного больше.

Старый мастер любил Веронику, как родную внучку и баловал, несмотря на недовольство Софии. В трудах и заботах шоколадница не замечала, как мчатся годы. Казалось, ещё вчера она наряжала вместе с пятилетней Вероникой рождественскую елку, а сегодня - не может дозваться десятилетнюю дочь помочь печь пасхальные куличи. Глядя на приветливую и веселую шоколадницу, было невозможно представить, что ее сердце, непрестанно ноет от горя и боли за собственную дочь. К восемнадцати годам Вероника стала ещё упрямей и строптивей. Она была не довольна своей внешностью и изводила мать, обвиняя ее во всех своих неудачах. «Почему ты – красавица, а я – нет?! Я не хочу быть обыкновенной!», - кричала она в лицо Софии. Та в ответ говорила, что счастье не в лице, а в добром и любящем сердце; что красавицам в жизни приходится трудно, потому что красота и гордость - родные сестры, но Вероника, затыкала уши, не желая ничего слышать.

«Всем детям мой шоколад помогает стать лучше, - с болью в сердце думала София, - и только родной дочери я не могу помочь». Чем старше становилась Вероника, тем хуже относилась к матери. Однажды она стала гнать ее из дома. София, не сдержавшись, заплакала прямо над котлом с шоколадной кипящей массой.

Через несколько дней жители городка были потрясены: новый шоколад Софии оказался соленым! Большего того, съев его, они вспомнили всех, кого когда-то обидели и бросились просить у них прощения. Некоторые люди извинялись даже перед своими животными. «Прости меня! И ты меня прости! - то и дело слышалось на улицах городка. И только у Вероники солёный шоколад вызвал ещё большее раздражение против матери.

Однажды зимой жители городка прочитали в утренней газете объявление: «Внимание! Великий и добрый волшебник Озел исполняет любые желания. Магистр принимает по адресу Розовая улица дом 13. Девушкам, юношам и детям услуга оказывается бесплатно». Под текстом красовалась фотография старика в высокой, черной, широкополой шляпе с седыми, вьющимися вдоль висков волосами. Взгляд черных, как угли глаз, сверкавший из-под мохнатых бровей, прожигал насквозь; еле заметные, под большим горбатым носом, губы были сжаты в узкую полоску.

«Откуда в нашем городке взялся волшебник? Зачем он к нам приехал?» - заволновались жители и тут же сообщили об этом священнику, отцу Рафаилу. «Не волнуйтесь, - успокоил их тот, - если вы не пойдёте к колдуну добровольно, то он не причинит вам зла». На всякий случай на воскресной проповеди священник еще раз повторил свои слова и добавил:

- Каждый человек свободен в своих поступках и сам решает, как ему достичь желаемого – обратиться к волшебнику, к колдуну, к шаману или к Богу, который всегда слышит наши просьбы, но, в отличие от колдунов, исполняет лишь те, что нам во благо. Не бывает добрых волшебников, как не существует разделения на белую и чёрную магию. Все маги, волшебники и колдуны работают на своих хозяев - бесов, жителей преисподней, которые в плату за выполненные желания забирают души людей. Будьте осторожны!

Выйдя из собора София, заторопилась домой, чтобы передать дочери слова отца Рафаила, но было поздно. Вероника сидела напротив Озела.

- Я хочу стать красавицей, похожей на девушек из модных журналов иу иметь кучу денег, - девушка закончила говорить, с надеждой глядя в бездонные глаза волшебника.

Тот изобразил самую добрую улыбку и радостно потёр руки.

- Всё исполню! Всё сделаю и заметьте, совершенно бесплатно! Только… - Озел поднял к небу палец, сверкнув бриллиантовым перстнем.

- Что? – вытянулась в струну Вероника.

- Тебе в ответ придётся выполнить и мою просьбу.

- Я согласна на всё! – не думая, выпалила девушка.

- Вот и хорошо, - довольный Озел затряс головой и протянул Веронике маленькую коробочку. - Этот порошок ты добавишь в чай матери. Она нас достала своим шоколадом, - пробурчал он злобно себе под нос. - Не бойся, это не яд. Ничего страшного с Софией не случится. Просто она успокоится и перестанет лезть в твою жизнь. Ты же этого хочешь?!

- Очень! – Вероника взяла коробочку из рук волшебника и ушла.

Вскоре диспетчер пожарной службы приняла вызов: на Розовой улице загорелся тринадцатый дом.

- Там был человек! Я видел старика! – кричал в трубку прохожий, вызвавший пожарных.

Но те, войдя в дом, никого не нашли и потушив огонь уехали.

На следующее утро Вероника посмотрела на себя в зеркало и закричала от радости. Она превратилась в худую блондинку, с лицом, как у всех красавиц с обложек модных журналов.

- Мама, посмотри на меня! – девушка бросилась в кондитерскую, где София в это время обычно раскладывала сладости. Но матери там не оказалось. Внимание Вероники привлекла шоколадная фигурка, стоявшая на стойке. Она взяла её в руки – это была точная копия Софии, были видны даже морщинки у глаз. И тут девушка вспомнила, что вчера, именно на этом месте, подсыпала матери в чай порошок, который ей дал Озел. «Так вот, почему волшебник сказал, что София больше не будет мне мешать. Он превратил ее в шоколадную статуэтку», - поняла Вероника. Ей стало страшно, но она быстро взяла себя в руки. «Я же не убила её. Ну, побудет немного шоколадной, а потом я найду этого Озела и попрошу его расколдовать мать. Он же исполняет все желания. А пока займусь личной жизнью».

Убрав фигурку подальше, Вероника повесила на дверях кондитерской табличку с надписью «закрыто», дала в газету объявление, что София с дочерью уехали путешествовать, собрала вещи и села в поезд, направляющийся в ближайший большой город. Девушка не попрощалась со старым мастером. Да она и не могла этого сделать, ведь у нее было чужое лицо.

В вагоне на Веронику сразу обратил внимание состоятельный мужчина. Не раздумывая, он предложил девушке жить вместе с ним без забот и в роскоши, и та дала согласие. По приезду домой мужчина одел её, как куклу, купил бриллианты, и повёз путешествовать.

Прочитав объявление об отъезде Софии и Вероники, старый шоколатье был потрясён. Он не мог представить, чтобы они уехали из города, ничего ему не сказав. От расстройства мастер тяжело заболел. Навестить старика пришёл его друг, отец Рафаил. Узнав о причине болезни, священник надолго задумался.

- Я думаю, что исчезновение матери и дочери связано с волшебником Озелом, - наконец сказал он. – Они уехали на следующий день после его огненного исчезновения. Вероника была единственной посетительницей волшебника. Об этом мне сказала Маргарита, живущая на Розовой улице напротив тринадцатого дома.

- Похоже, что ради Софии Озел и приезжал в наш город, -вздохнул мастер.– Я ждал чего-то подобного. Слишком много добра она делала людям. Злые силы давно точили на неё зубы.

- Добра много не бывает, - улыбнулся отец Рафаил. – А против зла у нас есть оружие – молитва. Давайте, помолимся, а там видно будет.

Вскоре старый мастер почувствовал себя гораздо лучше: уныние прошло, сердце забилось с прежней силой и друзья решили осмотреть кондитерскую Софии, благо дома в городке не запирались.

- Интересно, интересно, - отец Рафаил достал из мусорного ведра пустую коробочку с изображением козлиной головы, из пасти которой вырывалось пламя. - Похоже, что эта вещица принадлежала Озелу. Интересно, что в ней было? - Он открыл коробочку - в ней осталось несколько крупинок чёрного порошка – и случайно чихнул. Крупинки взвились в воздух и упали на засохший цветок. И вдруг на глазах священника, тот стал шоколадным. В этот момент из кладовки раздался крик старого мастера – он нашёл фигурку Софии. «Бедная моя девочка, - старик погладил её шоколадную головку, - что с тобой сделали?»

- Её заколдовали с помощью Озела. Кто-то подсыпал ей порошок из этой коробки, - сказал отец Рафаил, входя в кладовую.

- Что же делать? Как нам расколдовать Софию? – старик от горя чуть не плакал.

- Снять заклятье можно лишь одним способом.

- Каким?!

- Покаянием. Надо, чтобы тот, кто это совершил, исповедал перед Богом свой грех. Тогда заклятье потеряет силу.

- Это сделала Вероника, - прошептал старый мастер. – Больше никто не мог.

- Тогда надо найти Веронику.

- Но как?!

- Будем молиться за неё всем городом.

Прошло три года с тех пор, как Вероника отправилась в путешествие с мужчиной из поезда. Сначала они были довольны друг другом и даже счастливы. Но вскоре мужчине стало скучно. Он увидел, что девушку кроме его денег и своей красоты ничто не интересует. Ему же хотелось, чтобы она его любила и ценила, но на это Вероника была не способна. Чтобы отделаться от надоевшей спутницы, мужчина сначала стал с ней груб и небрежен, затем перестал давать ей деньги, а потом и вовсе прогнал прочь, забрав все драгоценности. «Подумаешь! Я со своей красотой не пропаду! Меня сразу возьмут на обложку журнала», - решила Вероника и, сняв номер в гостинице, отправилась в дорогое модельное агентство. Но выяснилось, что её внешность стала не модной, да и возраст староват. Девушка пошла в агентство попроще, но и туда её не взяли. Поняв, что в модели она не годится, Вероника принялась искать работу секретаря, но, не смотря на яркую внешность, ей везде оказывали. «Вы же ничего не умеете», - говорили наниматели. «Но я быстро научусь», - отвечала девушка. «Научитесь – тогда и приходите, - заканчивали те разговор.

Однажды, вернувшись в гостиницу, Вероника увидела свой чемодан на улице. «Я вас выселила, - сказала ей хозяйка. – Вы должны мне деньги за две недели. Либо Вы заплатите долг сейчас, либо я вызову полицию». «А есть третий вариант?», - испугалась Вероника. «Есть. Поработать уборщицей».

Не привыкшей к труду девушке первое время было очень тяжело перестилать постели, таскать вёдра с водой, начищать до блеска медь и серебро. Кроме того её начала донимать совесть. Живя в роскоши, Вероника не слышала её голос, теперь же совесть не давала ей покоя. «Ты заколдовала свою мать! Кто ты после этого?!» - кричала она каждое утро. «Как ты поступила со старым мастером? А ведь он любил тебя, как родную внучку!», - зудела днём. «Три года ты жила в блуде. Кто ты после этого?», - шептала совесть бессонными ночами. «Мать сама во всем виновата! Из-за неё я не могла получить всего, что хотела: денег, нарядов, путешествий, – пыталась оправдаться Вероника. - Если бы она вышла замуж за фабриканта, а не за скульптора, то я жила бы счастливо». Но на совесть эти слова не действовали.

Время шло и с Вероникой начали происходить перемены: девушке разонравилось ее лицо. Глядя в зеркало, она не понимала кто перед ней – она сама, или незнакомая фотомодель. Вероника скучала по матери все сильнее и сильнее. Ее сердце непрестанно болело о совершенном предательстве.

Была осень, когда Вероника, рассчитавшись с долгом, отправилась домой.

«Мне надо найти Озела, чтобы расколдовать маму, – думала она, под стук колёс, - но где мне его искать? К тому же волшебник наверняка, поставит взамен исполненного желания своё очередное условие. Озел лгал, когда говорил, что делает чудеса бесплатно. Плату, которую он с меня взял, невозможно оценить деньгами. Я совсем запуталась. Господи, помоги мне!», - вдруг вспомнила она о Боге.

В родной городок Вероника приехала ранним воскресным утром. Идя по знакомым улицам, она чуть не плакала от радости. Проходя мимо собора, девушка почувствовала непреодолимое желание войти внутрь. Ведь в детстве она так часто ходила сюда с матерью. Потянув на себя тяжёлую дверь, Вероника переступила порог храма. Утренняя служба только началась, красиво пел церковный хор, на исповедь к отцу Рафаилу струилась очередь. Девушка встала в конец.

Увидев перед собой незнакомку, священник, знавший в лицо всех горожан, удивился.

- В чём каетесь? - он накинул на голову девушки епитрахиль.

Сквозь глухие рыдания полилась исповедь. Слушая Веронику, отец Рафаил молился и радовался. Прочитав разрешительную молитву, он откинул епитрахиль.

«Слава Тебе Господи!», - воскликнул священник, не сдержав волнения: к Веронике вернулось прежнее лицо.

- Что мне делать? Как мне спасти маму? – спросила она.

- Иди домой и больше не греши, - ответил отец Рафаил.

Выйдя из собора, Вероника задумалась: «Куда идти? Может, сначала навестить старого мастера? Но священник сказал: «иди домой». Пойду!», - девушка решительно направилась в сторону дома.

Багряные клёны весело бросали под ноги прохожим листья-ладошки. Дети собирали из них букеты. Веронике тоже захотелось собрать осенний букет, как она делала когда-то. С охапкой пряно пахнувшей листвы девушка подошла к дому. Дверь оказалось приоткрыта.

- Кто здесь?! – Вероника шагнула внутрь.

Листья посыпались из ее рук… Навстречу ей вышла София.

- Вот такая история. - Мастер Маркелл замолчал.

Я хотела его спросить, кем был он в этой истории? Не старым ли мастером? Но в этот момент наша коляска въехала на центральную улицу.

- Доброго Вам дня, мастер Маркелл!

- Здравствуйте, мастер!

- Как поживаете, мастер Маркелл? – понеслись со всех сторон приветствия.

- Здравствуйте! Моё почтение! Спасибо, всё хорошо! – раскланивался старичок в ответ.

Через некоторое время ослик остановился у деревянного домика с красной черепичной крышей и большими до пола окнами, из которых на всю улицу разносился аромат ванили, корицы, кофе, и, конечно, шоколада. Растущие в палисаднике, удивительной красоты цветы, склонили головки, при нашем появлении.

- Здравствуйте, здравствуйте, мои хорошие, - здоровался с ними мастер Маркелл.

- Здравствуйте, мастер. Здравствуйте, дорогая сказочница, - слышались нежные голоса.

Я погладила головки крупных ромашек.

- Ах, как приятно, - благодарно прошептали они.

Мастер Маркелл потянул за медное дверное кольцо. «Добро пожаловать», - звякнул колокольчик над гостеприимно распахнувшейся дверью, и мы очутились в небольшое помещение, в центре которого стояла деревянная стойка, уставленная аппетитными сладостями. Чего на ней только не было: имбирные пряники, печенье облитое глазурью, свежеиспеченные шоколадные вафли, и, конечно, разнообразные шоколадные фигурки. Непоседа - ветер баловался с нарядными клетчатыми занавесками, раздувая их словно паруса. Стены были увешаны нарядными венками и букетами из живых и сухих цветов. Разглядывая кондитерскую, я не заметила, как за стойкой появилась милая молодая женщина лет тридцати.

- Вероника, познакомься. Это моя гостья, Сказочница! - ласково улыбнулся ей мастер Маркелл.

- Добро пожаловать в городок шоколадников, - обласкала меня взглядом хозяйка. – Чем Вас угостить? - Заметив мою растерянность, она улыбнулась: - я сделаю выбор за Вас.

- А где же София? – просила я шёпотом.

- Гуляет с внуками. У Вероники трое детей. Старшего зовут Маркелл!

Вскоре перед нами стояли чашки с ароматным чаем и, тающий во рту, имбирный кекс.

- А как сейчас София делает солёный шоколад? – спросила я, допив чай. – Неужели она плачет над шоколадной массой.

- Конечно, нет, - рассмеялся мастер Маркелл. – Теперь она добавляет туда немного соли.

Я провела в городке шоколадников весь день, узнав от мастера Маркелла много интересного. Но открывать все тайны шоколатье я не буду. Лучше вы сами съездите к ним и всё узнаете.

Обратно на вокзал меня привёз тот же ослик. Оказалось, что он прекрасно знает дорогу, и кучер ему не нужен. Мастер Маркелл, которого я успела полюбить, проводил меня в вагон. «Вы кое-что забыли», - вручил он мне на прощанье коробку с шоколадными конфетами. «Наверное, это снова солёный шоколад», - я положила в рот одну. Конфета оказалась сладкой с тонкой миндальной горчинкой. И тут я вспомнила, что не купила подарков своим друзьям и их детям. Именно это имел в виду мастер Маркелл, когда сказал, что я кое-что забыла.

Вернувшись, я раздала все конфеты, а вскоре мне посыпались благодарственные звонки: волшебный шоколад сделал своё дело.

Через месяц в моё окно снова кто-то постучал. «Сахарок принёс мне весточку от мастера Маркелла!» - подумала я и бросилась к окну. Но оказалось, что это дождь решил мне рассказать свою историю.

См. также:
- Другие рассказы и сказки Ирины Рогалёвой
- Мне задали вопрос: «Зачем современному человеку сказка?»
- Ирина Рогалёва о своих сказках
- Сказка про девочку Выгоду
- Рассказ "Замёрзшие небеса"