Автор: диакон Андрей Кураев.

При словах "страшный суд" положено испытывать страх и трепет. "Страшный Суд" - последнее, что предстоит людям. Когда истечет последняя секунда существования Вселенной, люди будут воссозданы, тела их вновь соединятся с душами - чтобы все-все смогли предстать для отчета перед Творцом...

Впрочем, я уже ошибся. Я ошибся, когда сказал, что люди воскреснут для того, чтобы быть приведенными на Страшный Суд. Если принять такую логику, то о христианском богословии придется сказать нелицеприятную вещь. Ведь "мы и просто грешного человека никогда бы не похвалили за такое дело, если бы он вынул из могилы труп своего врага, чтобы по всей справедливости воздать ему то, чего он заслужил и не получил во время земной жизни своей" [1] . Грешники воскреснут не для того, чтобы получить воздаяние за грешную жизнь, а наоборот - потому именно они и получат воздаяние, что они непременно воскреснут из мертвых. К сожалению, мы - бессмертны. К сожалению - потому что порой очень хотелось бы просто уснуть - да так, чтобы никто больше про мои гадости мне не напоминал... Но Христос воскрес. А все, что произошло со Христом, происходит и со всеми людьми - ибо Христос нес в Себе всю полноту человеческой природы. Это значит, что все мы теперь носители такой субстанции, которая предназначена к воскресению.

Но уж если будет воскресение - то будет и встреча с Богом. Но встреча с Богом - встреча со Светом. Тем Светом, который освещает все и делает явным и очевидным все, даже то, что мы хотели скрыть порой даже от самих себя... И если то, постыдное еще осталось в нас, еще продолжает быть нашим, еще не отброшено от нас нашим же покаянием - то встреча со Светом причиняет муку стыда. Она становится судом. "Суд же состоит в том, что свет пришел в мир" (Ин. 3,19).

Но все же - только ли стыд, только ли суд будут на той Встрече? В XII веке армянский поэт (у армян он считается еще и святым) Григор Наре-каци в своей "Книге скорбных песнопений" написал:

Мне ведомо, что близок день суда,
И на суде нас уличат во многом...
Но Божий суд не есть ли встреча с Богом?
Где будет суд? - Я поспешу туда!
Я пред Тобой, о, Господи, склонюсь,
И, отрешась от жизни быстротечной,
Не к Вечности ль Твоей я приобщусь,
Хоть эта Вечность будет мукой вечной? [3]

И в самом деле, время Суда - это время Встречи. Это раннехристианское ощущение смерти как Встречи [4] вырвалось однажды у московского старца о. Алексия Мечева. Напутствуя только что скончавшегося своего прихожанина, он сказал: "День разлуки твоей с нами есть день рождения твоего в жизнь новую, бесконечную. Посему со слезами на глазах, но приветствуем тебя со вступлением туда, где нет не только наших скорбей, но и наших суетных радостей. Ты теперь уже не в изгнании, а в отечестве: видишь то, во что мы должны веровать; окружен тем, что мы должны ожидать" [5] .

С Кем же эта долгожданная Встреча? С Судьей, который поджидал нашей доставки в его распоряжение? С Судьей, который не покидал своих стерильно-правильных покоев и теперь тщательно блюдет, чтобы новоприбывшие не запятнали мир идеальных законов и правд своими совсем не идеальными деяниями?

Нет - через нашу смерть мы выходим на Сретение с Тем, кто Сам когда-то вышел нам навстречу. С Тем, Кто сделал Себя доступным нашим, человеческим скорбям и страданиям. Не безличностно-автоматическая "Справедливость", не "Космический Закон" и не карма ждут нас. Мы встречаемся с Тем, чье имя - Любовь. В церковной молитве о Нем говорится: "Твое бо есть еже миловати и спасати ны, Боже наш". Именно - Твое, а не безглазой Фемиды и не бессердечной кармы.

У Марины Цветаевой есть строчка, которая совершенно неверна по букве, но которая справедлива по своему внутреннему смыслу. Строчка эта такая: "Бог, не суди: Ты не был женщиной на земле...". В чем правда этого крика? Оказывается, наши человеческие дела, человеческие слабости и прегрешения будет рассматривать не ангел, который не знает, что такое грех, борьба и слабость, но Христос. Христос - это Сын Божий, пожелавший стать еще и Сыном Человеческим. Не Сверхчеловек будет судить людей, но Сын Человеческий. Именно потому, что Сын стал человеком, "Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну" (Ин. 5, 22).

Сын - это Тот, Кто ради того, чтобы не осуждать людей, Сам пошел путем страданий. Он ищет потерявшихся людей. Но не для расправы с ними, а для исцеления. Вспомните притчу о потерянной овце, притчу о блудном сыне...

Впрочем, последнюю притчу на язык сегодняшних реалий я бы переложил так: Представьте - живет стандартная семья из четырех человек в стандартной трехкомнатной квартире. И вдруг младший сын начинает ерепениться, всех посылать куда подальше, на всё огрызаться. В конце концов он требует разъезда. Квартира приватизирована. Сын, настаивая на своем праве совладельца, требует, чтобы ему уже сейчас дали его долю. Квартира стоит, скажем 40 тысяч "у.е.". Он требует, чтобы ему, как совладельцу, соприватизатору, была выдана четверть... Родители со старшим сыном в конце концов не выдерживают ежедневного противостояния со скандалистом, продают свою трехкомнатную квартиру, покупают для себя двухкомнатную, а разницу (10 000$) отдают младшему сыну, который, удовлетворенный, "отваливает" в самостоятельную жизнь... Проходит время, и он, все растративший, потерявший, не приобретший никакого собственного жилья, возвращается к родителям в их квартиру, столь уменьшенную по его капризу. Чем же встречает его отец? Оскорбленно выставляет его вон? Просит старшего сына попридержать младшенького, пока отеческая длань будет вразумлять юного нахала?

В Евангелии притча кончается иначе: едва разглядев вдали возвращающегося сына, еще не зная, зачем он идет, еще не услышав ни слова раскаяния, отец выбегает навстречу и велит приготовить праздничный пир...

Отсюда и слова святителя Феофана Затворника: "Господь хочет всем спастись, следовательно, и вам... У Бога есть одна мысль и одно желание - миловать и миловать. Приходи всякий... Господь и на страшном суде будет не то изыскивать, как бы осудить, а как бы оправдать всех. И оправдает всякого, лишь бы хоть малая возможность была" [6] . Ведь - "Ты Бог, не хотяй смерти грешников"...

Бог ищет в человеческой душе такое, не окончательно, не безнадежно изуродованное место, к которому можно было бы присоединить Вечность. Так врачи на теле обожженного человека ищут хоть немного непострадавшей кожи...

Об этом поиске рассказывает эпизод из Жития святого Петра Мытаря (память 22 сентября): "В Африке жил жестокосердый и немилостивый мытарь (сборщик налогов) по имени Петр.... Однажды Петр вел осла, навьюченного хлебами для княжеского обеда. Нищий стал громко просить у него милостыни. Петр схватил хлеб и бросил его в лицо нищему и ушел.. Спустя два дня мытарь расхворался так сильно, что даже был близок к смерти, и вот ему представилось в видении, будто он стоит на суде и на весы кладут его дела. Злые духи принесли все злые дела; светлые же мужи не находили ни одного доброго дела Петра, и посему они были печальны... Тогда один из них сказал: "Действительно, нам нечего положить, разве только один хлеб, который он подал ради Христа два дня тому назад, да и то поневоле". Они положили хлеб на другую сторону весов, и он перетянул весы на свою сторону". Именно этот рассказ послужил основой для знаменитой "луковки" Достоевского...

Опять же в древности преподобный Исаак Сирин говорил, что Бога не стоит именовать "Справедливым", ибо судит Он нас не по законам справедливости, а по законам милосердия, а уже в наше время английский писатель К. С. Льюис в своей философской сказке "Пока мы лиц не обрели" говорит: "Надейся на пощаду - и не надейся. Каков ни будет приговор, справедливым ты его не назовешь. - Разве боги не справедливы? - Конечно, нет, доченька! Что бы сталось с нами, если бы они всегда были справедливы?" [7] .

Конечно, справедливость есть в Том Суде. Но справедливость эта какая-то странная. Представьте, что я - личный друг Президента Б.Н. Мы вместе проводили "реформы", вместе - пока ему позволяло здоровье - играли в теннис и ходили в баню... Но тут журналисты накопали на меня "компромат", выяснили, что я принимал "подарки" в особо крупных размерах... Б. Н. вызывает меня к себе и говорит: "Понимаешь, я тебя уважаю, но сейчас выборы идут, и я не могу рисковать. Поэтому мы с тобой давай такую рокировочку сделаем... Я тебя на время в отставку отправлю". И вот сижу я уже в отставке, регулярно беседую со следователем, жду суда... Но тут Б. Н. звонит мне и говорит: "Слушай, тут Европа требует, чтобы мы приняли новый Уголовный Кодекс погуманнее, подемократичнее. Тебе все равно сейчас делать нечего, так, может, напишешь на досуге?". И вот я, будучи подследственным, начинаю писать Уголовный Кодекс. Как вы думаете, что я напишу, когда дойду до "моей" статьи?..

Не знаю, насколько реалистичен такой поворот событий в нашей таинственной политике. Но в нашей религии Откровения все обстоит именно так. Мы - подсудимые. Но подсудимые странные - каждому из нас дано право самому составить список тех законов, по которым нас будут судить. Ибо - "каким судом судите, таким и будете судимы". Если я при виде чьего-то греха скажу: "Вот это он напрасно... Но ведь и он - человек..." [8] - то и тот приговор, который я однажды услышу над своей головой, может оказаться не уничтожающим.

Ведь если я кого-то осуждал за его поступок, показавшийся мне недостойным, значит, я знал, что это грех. "Смотри - скажет мне мой Судия -раз ты осуждал, значит, ты был осведомлен, что так поступать нельзя. Более того - ты не просто был осведомлен об этом, но ты искренне принял эту заповедь как критерий для оценки человеческих поступков. Но отчего же сам ты затем так небрежно растоптал эту заповедь?

Собственно православное понимание заповеди "не суди" близко к кантовскому "категорическому императиву": прежде, чем что-то сделать или решить, представь, что мотив твоего поступка вдруг станет всеобщим законом для всей вселенной и все и всегда будут руководствоваться им. В том числе и в отношениях с тобой...

Не осуждай других - не будешь сам осужден. От меня зависит, как Бог отнесется к моим грехам. Есть у меня грехи? - Да. Но есть и надежда. На что? На то, что Бог сможет оторвать от меня мои грехи, выбросить их на помойку, но для меня самого открыть иной путь, чем для моих греховных дел. Я надеюсь, что Бог сможет растождествить меня и мои поступки. Перед Богом я скажу: "Да, Господи, были у меня грехи, но мои грехи - это не весь я!"; "Грехи - грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни - служение Вере и Господу!" [9] .

Но если я хочу, чтобы Бог так поступил со мной, то и я должен так же поступать с другими [10] . Христианский призыв к неосуждению есть в конце концов способ самосохранения, заботы о собственном выживании и оправдании. Ведь что такое неосуждение? "Порицать - значит сказать о таком-то: такой-то солгал... А осуждать - значит сказать, такой-то лгун... Ибо это осуждение самого расположения души его, произнесение приговора о всей его жизни. А грех осуждения столько тяжелее всякого другого греха, что сам Христос грех ближнего уподобил сучку, а осуждение - бревну" [11] . Вот так и на суде мы хотим от Бога той же тонкости в различениях: "Да, я лгал - но я не лжец; да, я соблудил, но я не блудник; да, я лукавил, но я - Твой сын, Господи, Твое создание, Твой образ... Сними с этого образа копоть, но не сжигай его весь!".

И Бог готов это сделать. Он готов переступать требования "справедливости" и не взирать на наши грехи. Справедливости требует диавол: мол, раз этот человек грешил и служил мне, то Ты навсегда должен оставить его мне [12] . Но Бог Евангелия выше справедливости. И потому, по слову преподобного Максима Исповедника, "Смерть Христа - суд над судом" (Максим Исповедник. Вопросоответ к Фалассию, 43).

В одном из слов св. Амфилохия Иконийского есть повествование о том, как диавол удивляется милосердию Божию: зачем Ты принимаешь покаяние человека, который уже много раз каялся в своем грехе, а потом все равно возвращался к нему? И Господь отвечает: но ты же ведь принимаешь каждый раз к себе на служение этого человека после каждого его нового греха. Так почему же Я не могу считать его Своим рабом после его очередного покаяния?

Итак, на Суде мы предстанем пред Тем, чье имя - Любовь. Суд - встреча со Христом.

Собственно, Страшный, всеобщий, последний, окончательный Суд менее страшен, чем тот, который происходит с каждым сразу после его кончины... Может ли человек, осужденный на частном суде, быть оправдан на Страшном? - Да, ибо на этой надежде и основываются церковные молитвы за усопших грешников. А может ли человек, оправданный на частном суде, быть осужденным на Страшном? - Нет. А это означает, что Страшный Суд - это своего рода "апелляционная" инстанция. У нас есть шанс быть спасенными там, где мы не можем быть оправданными. Ибо на частном суде мы выступаем как частные лица, а на вселенском суде - как частички Вселенской Церкви, частички Тела Христова. Тело Христа предстанет пред Своим Главой.

Христос не желает отсекать от Себя Свои же частички. Бог всем желает спастися... Вопрос в одном: совпадает ли Его желание с нашим? Желаем ли спастись мы?.. Для темы же о Суде важно помнить: судимы мы Тем, Кто выискивает в нас не грехи, а возможность примирения, сочетания с Собой...

Когда мы осознали это - нам станет понятнее отличие христианского покаяния от светской "перестройки". Христианское покаяние не есть самобичевание. Христианское покаяние - это не медитация на тему: "Я - сволочь, я - ужасная сволочь, ну какая же я сволочь!". Покаяние без Бога может убивать человека. Оно становится серной кислотой, по каплям падающей на совесть и постепенно разъедающей душу. Это случай убийственного покаяния, которое уничтожает человека, покаяния, которое несет не жизнь, но смерть. Люди могут узнать о себе такую правду, которая может их добить (вспомним рязановский фильм "Гараж").

Недавно я сделал поразительное для себя открытие (недавно, - по причине своего, увы, невежества): я нашел книгу, которую я должен был прочитать еще в школе, а вчитался в нее только сейчас. Эта книга поразила меня оттого, что прежде мне казалось, что ничего глубже, психологичнее, ничего более христианского и православного, чем романы Достоевского, быть в литературе не может. Но эта книга оказалась более глубокой, чем книги Достоевского. Это "Господа Головлевы" Салтыкова-Щедрина - книга, которую читают в начале и которую не дочитывают до конца, потому что советские школьные программы превратили историю русской литературы в историю антирусского фельетона. Поэтому христианский смысл, духовное содержание произведений наших величайших русских писателей были забыты. И вот в "Господах Головлевых" изучают в школе первые главы, главы страшные, беспросветные. Но не читают конец. А в конце тьмы еще больше. И эта тьма тем страшнее, что она сопряжена с ... покаянием.

У Достоевского покаяние всегда на пользу, оно всегда к добру и исцелению. Салтыков-Щедрин описывает покаяние, которое добивает... Сестра Порфирия Головлева соучаствовала во многих его мерзостях. И вдруг она прозревает и понимает, что именно она (вместе с братом) виновата в гибели всех людей, которые встречались им на жизненном пути. Казалось бы, так естественно было предложить здесь линию, скажем, "Преступления и наказания": покаяние - обновление - воскресение. Но - нет. Салтыков-Щедрин показывает страшное покаяние - покаяние без Христа, покаяние совершаемое перед зеркалом, а не перед ликом Спасителя. В христианском покаянии человек кается перед Христом. Он говорит: "Господи, вот во мне это было, убери это от меня. Господи, не запомни меня таким, каким я был в ту минуту. Сделай меня другим. Сотвори меня другим". А если Христа нет, то человек, как в зеркало, насмотревшись в глубины своих дел, окаменевает от ужаса, точно заглянув в глаза Медузе-Горгоне. И вот точно так же сестра Порфирия Головлева, осознав глубину своего беззакония, лишается последней надежды. Она все делала ради себя, а познав себя, видит бессмыслицу своих дел... И кончает жизнь самоубийством. Неправедность ее покаяния видна из второго покаяния, описанного в "Господах Головлевых". На страстной седмице в Великий Четверг, после того, как в доме у Головлева священник читает службу "Двенадцати Евангелий". "Иудушка" всю ночь ходит по дому, он не может уснуть: он слышал о страданиях Христа, о том, что Христос прощает людей, и в нем начинает шевелиться надежда - неужели же и меня он может простить, неужели же и для меня открыта возможность Спасения? И на следующий день поутру он бежит на кладбище и умирает там на могиле своей матери, прося у нее прощения...

Только Бог может сделать бывшее небывшим. И потому только через обращение к Тому, Кто выше времени, можно избавиться от кошмаров, наползающих из мира уже свершившегося. Но, чтобы Вечность могла принять в себя меня, не принимая мои дурные дела, я сам должен разделить в себе вечное от преходящего, то есть - образ Божий, мою личность, дарованные мне от Вечности, отделить от того, что я сам натворил во времени. Если я не смогу совершить это разделение в ту пору, пока еще есть время (Еф. 5,16), то мое прошлое гирей потянет меня ко дну, ибо не даст мне соединиться с Богом.

Вот ради того, чтобы не быть заложником у времени, у своих грехов, совершенных во времени, человек и призывается к покаянию.

В покаянии человек отдирает от себя свое дурное прошлое. Если ему это удалось - значит, его будущее будет расти не из минуты греха, а из минуты покаянного обновления. Отдирать от себя кусочек самого себя же - больно. Иногда этого смертельно не хочется. Но тут одно из двух: или то мое прошлое пожрет меня, растворит в себе и меня, и мое будущее, и мою вечность, или же я смогу пройти через боль покаяния. "Умри прежде смерти, потом будет поздно", - говорит об этом один из персонажей Льюиса [13] .

Хочешь, чтобы Встреча не стала Судом? Что ж, совмести в своем совестном взгляде две реалии. Первое: покаянное видение и отречение от своих грехов; второе: Христа, перед Ликом Которого и ради Которого должно произнести слова покаяния. В едином восприятии должны быть даны - и любовь Христа и мой собственный ужас от моего недостоинства. Но все же Христова любовь - больше... Ведь Любовь - Божия, а грехи - только человеческие... Если мы не помешаем Ему спасти и помиловать нас, поступить с нами не по справедливости, а по снисхождению - Он это сделает. Но не сочтем ли мы себя слишком гордыми для снисхождения? Не считаем ли мы себя слишком самодостаточными для принятия незаслуженных даров?

Тут впору открыть евангельские заповеди блаженств и перечитать их внимательно. Это - перечень тех категорий граждан, которые входят в Царство Небесное, минуя Страшный Суд. Что общего у всех, перечисленных в этом списке? То, что они не считали себя богатыми и заслуженными. Блаженны нищие духом, ибо они. на Суд не прихо-лят, но проходят в Жизнь Вечную.

Страшный суд - фреска Андрея Рублева

Уже более 200 лет длится активная дискуссия между верующими и атеистами. На Западе опыт такой полемики вполне можно назвать существенным. Чего не скажешь о России, в которой на протяжении 70 лет споры о вере если и продолжались, то на фоне звуков расстрелов и захлопывающихся дверей тюремных камер. Возможно, неплохо было бы, если бы мы ознакомились с теми правилами диалога, которые были выработаны в склонной к рационализму и логике Европе, чтобы не превращать свои собственные попытки разговора с непризнающими Бога людьми в бесплодные перепалки...

Один из мифов, глубоко вбитых в наше общественное сознание еще в советские годы, — это идея, что вера каким-то образом противостоит разуму; самой популярной в атеистической литературе цитатой из святоотеческого наследия были вырванные из контекста слова Тертуллиана: «Верую, ибо абсурдно». Этот миф настолько въелся, что под его влияние подпадают даже верующие люди — и, вслед за атеистами, начинают противопоставлять «веру» с одной стороны и «разум и логику» с другой. Однако, если мы обратимся к наследию отцов Церкви, мы не найдем ничего похожего на «бездумное» и «слепое» отношение к истине. Они восприняли лучшее, что было в эллинской философии, и все их творения свидетельствуют о напряженной работе мысли. Благодать Божия просвещает разум, а не помрачает его; разъясняя истины веры и увещевая язычников и еретиков, отцы нередко прибегали именно к разуму и логике. Прибегнем к ним и мы; это особенно важно, когда мы вступаем в дискуссии о нашей вере с ее критиками; но это важно и тогда, когда мы сами о чем-то рассуждаем. Разум — это инструмент, который дал нам Бог и которым мы должны уметь пользоваться.

Любая дискуссия — или даже уединенное рассуждение — предполагает ряд элементов, без которых она потеряет всякий смысл и превратится в лучшем случае в набор монологов, когда каждый говорит о своем, в худшем — в раздраженную перепалку, когда собеседники просто пытаются уязвить друг друга. Есть достаточно простые (и очень, очень старые) правила, следование которым поможет нам избежать и напрасной траты времени и сил, и многих грубых ошибок. В любой дискуссии (или рассуждении) можно выделить несколько необходимых элементов — и мы проиллюстрируем их примерами из полемики христиан с атеистами.

Необходимые элементы

Данные — то, что нам известно относительно обсуждаемой темы, фактический материал. Очень часто мы сталкиваемся с фактическими ошибками — например, когда мы слышим, что «за занятия наукой церковники сжигали ученых на кострах» или «в античном мире процветал атеистический гуманизм». Это просто-напросто не так — церковники за всю историю Церкви так и не сожгли никого за занятия наукой (Бруно пострадал вовсе не за науку), а атеизм, непочитание богов в античном мире считалось преступлением, караемым смертью. Нередко мы имеем дело с мифами, кочующими из книги в книгу, — например, с популярным мифом о том, что «Церковь признала наличие у женщины души только в середине VI века». Эти мифы подаются как что-то «известное всякому образованному человеку», но как только мы пытаемся выяснить их происхождение, то обнаруживаем, что это выдумки.

Термины. Сократ был великим афинским мыслителем и считается одним из основоположников европейской философии; Афины были процветающим, культурным, и, по тем временам, демократичным обществом. Тем не менее, афиняне приговорили Сократа к смерти. Чем же он так достал сограждан? Коротко говоря, он постоянно требовал определения терминов — ему было крайне важно, в каком значении собеседники используют то или другое слово. В наше время, согласитесь, человек, который требует четких определений, вызывает всеобщее раздражение. Остается надеяться, что до смертного приговора не дойдет...

Да, любое рассуждение надо начинать с определения терминов. Если значение терминов, которые мы используем, неясно или, тем более, если оно меняется по ходу дискуссии, это делает все рассуждение просто бессмысленным. В спорах между верующими и атеистами наиболее печальная судьба постигает сами термины «религия» и «атеизм». Классический пример: воинствующие атеисты любят ссылаться на преступления, совершенные под знаменем религии; когда им говорят о гораздо более масштабных преступлениях, совершенных под знаменами атеистическими, они говорят, что коммунизм — во всех его изданиях, от советского до камбоджийского — был «тоже религией». Но в каком значении мы используем слово «религия»? Если под «религией» понимать «веру в сверхъестественное» (как это делает словарь), то коммунисты были именно атеистами, каковыми себя вслух и называли; если мы переопределяем слово «религия» как-то иначе, то это следует уточнить в самом начале разговора. Иначе мы имеем дело с подменой терминов (осознанной или нет) по ходу дискуссии и у христианина есть все основания воскликнуть: «Позвольте, здесь только что была моя ладья!» Такая подмена может быть и неумышленной, но на нее стоит обратить внимание в любом случае.

Иногда неопределенность терминов ведет к утрате вообще всякого внятного смысла. В одной из антирелигиозных статей мне попалась такая фраза: «Политические реакционеры и экстремисты легко разыгрывают религиозную карту, используя примитивную психологию, низкий уровень культуры и критического мышления большинства верующих». Кто в данном случае понимается под «верующими»? Нигерийские анимисты или финские лютеране? Синтоисты из Киото или православные из Киева? Большинство — это сколько? Как именно были установлены такие факты, как «примитивная психология, низкий уровень культуры и критического мышления»? И, кстати, что понимается под «примитивной психологией»? Прояснение определений — процесс, который может показаться скучным, но обойтись без него нельзя, иначе мы напрасно потратим время на дальнейшую дискуссию.

Предпосылки — это то, что мы полагаем «по умолчанию» верным, как бы частью правил игры. Предпосылки могут быть вполне обоснованными, а могут и не быть. Печально известный пример дискуссии, исходящей из неверной предпосылки, — затяжная битва между атеистами, защищающими теорию Эволюции, и протестантскими фундаменталистами, настаивающими на том, что все многообразие видов сотворено готовым несколько тысяч лет назад.

Обе стороны исходят из того, что если теория эволюции верна, то неверна Библия, и наоборот — если ошибочна теория эволюции, то это доказывает правоту Библии. Между тем, эта предпосылка просто неверна — причем в обе стороны. Теория эволюции никак не опровергает Библию, и ряд видных ученых-эволюционистов были (и являются) верующими христианами (например, Феодосий Добжанский, Френсис Коллинз или Франциско Айала); можно отвергать теорию эволюции и при этом не верить в Библию — как, например, ряд мусульманских авторов. Приведем пример другой ложной предпосылки — часто повторяемый аргумент, что «современная наука нигде во вселенной не находит Бога, следовательно, Бога почти наверняка нет». Этот довод основан на предпосылке, что Бог обнаружим средствами науки. Однако эта предпосылка ошибочна — Бог не природный объект в ряду других природных объектов, которые мы можем подвергать наблюдениям и экспериментам, — Он всемогущий Творец мироздания, Который открывается людям на тех условиях, которые Сам устанавливает. Итак, любая дискуссия требует, чтобы мы выявляли скрытые предпосылки и рассматривали их обоснованность.

Необходимые предпосылки. Существуют, однако, предпосылки, которые мы просто вынуждены признавать истинными — иначе дискуссии просто не получится. Например, чтобы вступить в спор, мы должны быть уверены, что другие люди реально существуют (а не являются порождением нашего собственного сознания), что они обладают разумом и свободной волей, так что они могут услышать наши аргументы и принять решение относительно того, считают ли они их убедительными.

Это кажется настолько самоочевидным, что может показаться непонятным, зачем это специально оговаривать. Однако последовательные материалисты отрицают такое явление, как свободная воля. Известный ученый (и решительный атеист) Френсис Крик пишет: «Вы, Ваши радости и скорби, Ваши воспоминания и устремления, Ваше чувство личной идентичности и свободной воли на самом деле не более, чем определенное поведение огромного скопления нервных клеток и связанных с ними молекул. Вы — не более чем набор нейронов... Хотя и кажется, что мы обладаем свободной волей, наши решения уже предопределены для нас, и мы не можем этого изменить». Но если свободная воля — иллюзия, то мы напрасно тратим время на беседу, наши выводы полностью предопределены очень сложными, но чисто материальными процессами в нашем мозгу. Мы не можем согласиться с материалистами вроде Френсиса Крика именно потому, что для этого нам пришлось бы совершить акт свободной воли — которой у нас, если Крик прав, просто нет.

Другая необходимая предпосылка часто возникает, когда мы спорим о религии с позиций добра и зла — например, как в телепередаче «Является ли Церковь силой добра?» Но, говоря о «добре» и «зле», мы постулируем существование нравственного закона, некоего стандарта, по отношению к которому какие-то дела «добры», а какие-то — «злы». В этом случае нам стоит ясно определить, что это за закон и кто его устанавливает. Если объективного морального закона не существует, а есть только мнения разных людей о том, что такое добро и зло, то сам разговор делается бессмысленным. Если мы признаем объективный закон, то мы неизбежно приходим к вопросу о Законодателе. Иногда на эти необходимые предпосылки стоит обратить внимание, потому что наши оппоненты-атеисты нередко исходят из предпосылок, которые имеют смысл только во вселенной, где существует объективный моральный закон (и, следовательно, Законодатель) и свободная воля — то есть сразу противоречат сами себе.

Фреска Рафаэля «Афинская школа». Мыслители древности — Платон и Аристотель — ведут философский спор: где находится истинный центр Мира: на небе или на Земле? </p>

Логика — обоснованность выводов, которые мы делаем на основании имеющихся данных. Логика может быть дедуктивной, то есть содержать вывод из общего к частному по определенным правилам, или индуктивной — когда мы делаем общие выводы на основании частных случаев. Часто возникающая ошибка — необоснованная генерализация. Например: «Известный велосипедист N умер от рака — следовательно, езда на велосипеде провоцирует рак». Собрав статистику по велосипедистам, мы легко можем убедиться, что это не так. Время от времени нам говорят, что вера есть форма безумия, и приводят примеры религиозных людей, действительно нездоровых психически. Однако в действительности, как показывает множество независимых исследований, верующие по статистике психически здоровее атеистов — они гораздо менее склонны к самоубийствам, алкоголизму и значительно больше довольны жизнью.

Другая распространенная ошибка — «опровержение через злоупотребление», когда люди пытаются опровергнуть некое учение, указывая на то, какие-то порочные люди использовали его в порочных целях. Это один из самых избитых атеистических аргументов: от имени религии совершались преступления, следовательно, религия есть ложь и корень всего зла. Есть обратный вариант того же аргумента: эволюционная теория использовалась для оправдания евгеники, расизма и социал-дарвинизма, а ранние эволюционисты (Томас Хаксли, Эрнст Геккель) были убежденными расистами, следовательно, теория эволюции есть ложь и корень всего зла. Однако здесь вывод никак не следует из посылки, ведь порочные люди могут использовать в своих порочных целях все, что угодно, — науку, религию, патриотизм, демократию, права человека, свободу, порядок, абсолютно любые идеи и ценности. Если Рудольф Гесс сказал, что «национал-социализм — это прикладная биология», как это характеризует биологию? Никак. Это характеризует только Рудольфа Гесса.

Область применения. В какой области применимы наши рассуждения? В области культуры, философии, естественных наук? Возьмем, например, такую фразу: «Христианское богословие ставило человека в центр мироздания, но коперниковская революция опровергла это представление». В чем ошибка? В том, что из утверждения, находящегося в области естественных наук (Солнце — центр Солнечной системы), делается философский вывод: «Идея, что вселенная сотворена для человека, ошибочна». Но этот вывод просто путает теплое с мягким — из того, что Москва не находится в географическом центре России, вовсе не следует, что этот город не является политическим центром страны. Точно так же «пространственный» центр вселенной (как бы мы его ни определяли) не обязан совпадать с ее «смысловым» центром.

Грех бездумия

У К.С. Льюиса в его замечательных «Письмах Баламута» один бес пишет другому: «Как ни смешно, эти твари всегда представляют, что мы пичкаем их мозги разными мыслями, в то время как для нас лучше всего отвлекать их от мыслей». Разум не уводит человека от Бога; от Бога уводят бездумие, интеллектуальная лень, нежелание по-настоящему задумываться над серьезными вопросами. А если мы с вами все же люди не бездумные, независимо от того — веруем мы или нет, и если мы хотим вести диалог по уму, то все перечисленные выше основы диалога должны быть нами приняты и уяснены. Только тогда наша дискуссия сможет выйти на другой уровень и принесет плоды.

Ирина Рогалёва, сказка для взрослых.

"Большинство людей в течение жизни задумываются о том, что с ними будет после смерти. И опять-таки нам, верующим, легче – мы знаем, что есть царствие небесное и надо прожить жизнь так, чтобы попасть именно туда. Но ведь множество людей вокруг нас просто не верят в загробную жизнь. Страшно представить, каково будет, когда они там окажутся.

Именно такая ситуация случилась с героиней сказки «Замерзшие небеса».

Почему сказки, спросите вы? Потому что в реальности, как мы знаем, после смерти душа изменить уже ни чего не может. Но именно в сказках возможно все, и моя героиня Антонина, бывшая пьяница, меняется и Господь спасает ее вместе с сыном, который, как это иногда случается, убил свою мать в пьяном угаре.

Вообще, сказка «ЗН», это гимн и материнской любви и любви Господней. О многом заставляет задуматься эта сказка, многое пересмотреть и прочувствовать."

Выдержка из сказки:

Антонине снилось, что наступила зима. Скрылся под белоснежной простыней серый асфальт, превратились в сугробы стоящие на улицах автомобили. Дома надели белые шапки, а старые мерзнущие тополя накинули на плечи толстые шубы. Малышня во дворе с радостными воплями каталась с деревянной горки, дети постарше играли в снежки.

Это был двор из ее детства, и сама она была пятилетней малышкой, которая строила с отцом снежную бабу.

- Сейчас мы сделаем ей нос, - отец достал из кармана пальто морковь и воткнул в рыхлый ком.

- Ура! - захлопала красными варежками в прилипших снежных катышках маленькая Антонина и тут же замерла, увидев, как во двор с громким скрежетом въезжает снегоуборочная машина. Безжалостно уничтожив металлическими ручищами снежную бабу, она двинулась в сторону горки.

- Не трогай горку! – закричала женщина и проснулась.

Болела от духоты голова, очень хотелось выпить. Комната была пропитана запахом дешевого табака. Антонина подошла к давно немытому окну и резко дернула за ручку старой разбухшей рамы. Окно неохотно открылось, осыпавшись кусками рассохшейся краски.

Женщина принялась жадно дышать. Резкий порыв ветра бросил ей в лицо колючую горсть какой-то грязи. С трудом задвинув раму обратно, Антонина отправилась на кухню, где-то там вчера был спрятан остаток водки. Или это было сегодня?

Она посмотрела на часы - на их месте было чистое пятно обоев. Куда и когда исчезли часы, она не помнила. Впрочем, было два варианта – либо их унес сын Пашка, либо она сама продала у метро.

Антонина обыскала все, но заначку не нашла. «Это уж точно сынок, - подумала она беззлобно, - видно ему совсем невмоготу было, если он мою опохмелку употребил. А мне-то как быть? Деньги давно кончились.

Что бы продать?». На обшарпанном подоконнике она обнаружила горшок с цветком - в растрескавшейся земле, утыканной окурками, из последних сил боролось за жизнь неприхотливое растение алоэ.

Придав ему товарный вид, женщина надела телогрейку, намотала на голову платок, больше похожий на половую тряпку и, всунув босые ноги в растоптанные боты, взглянула в заляпанное зеркало. В нем отразилась пожилая толстая тетка с опухшим лицом и отеками под глазами. Серый цвет кожи выдавал заядлую курильщицу.

Изобразив голливудский оскал, Антонина показала зеркалу белесый язык и состроила рожу. «Выгляжу явно не на сорок пять. Когда я смотрелась в зеркало в последний раз? – задумалась она, аккуратно спускаясь по темной лестнице, прижимая к груди горшок с алоэ, - недели три назад или четыре? Ничего не соображаю. Интересно, какое сегодня число и месяц? Вроде недавно была осень? Или уже зима? Не помню».

На улице было сумрачно. Тусклыми пятнами светились редкие окна в домах. А вот витрины магазинов и рекламные постеры, предлагающие разнообразные алкогольные напитки, были освещены вызывающе ярко. Редкие прохожие, прикрываясь руками от резких порывов ветра, то и дело со страхом поглядывали на небо.

Антонине очень хотелось выпить, но она шла не торопясь, желая насладиться свежестью после прокуренной квартиры. Но воздух отдавал запахом гари, словно где-то неподалеку горела помойка.

Антонина оглянулась - огня нигде не было, зато ветер вел себя необычно. Как будто по приказу невидимого хозяина, он закручивал в маленькие вихри грязь и пыль с улицы и точным броском направлял их в лица прохожих.

Вдруг она сообразила, что с улиц исчезли машины и деревья. Без растительности было непонятно, какое время года – ранняя осень или поздняя весна – ни тепло, ни холодно. Выпить захотелось нестерпимо. Казалось, еще немного и ее разорвет от неудовлетворенного желания.

- Купите цветок, - бросилась она к идущему мимо мужчине, - всего стольник.

- Ты что, ненормальная? – прохожий злобно покрутил пальцем у виска, - кому он здесь нужен? Да и деньги тебе не пригодятся.

«В городе явно что-то случилось. Может, ураган снес все деревья и машины? Сколько же я проспала?» - Антонина остановилась и попыталась восстановить события последних дней, но все они слились в недельный запой. Она вспомнила только, что сын принес в пятницу ящик водки, и первую бутылку они выпили вместе.

Перейти к чтению сказки >>

См. также:
- Другие рассказы и сказки Ирины Рогалёвой
- Ирина Рогалёва о своих сказках
- Сказка про девочку Выгоду
- Рассказ "Ветер перемен"