Так начинается третье, последнее послание Пушкина к Чаадаеву, написанное в 1824 году. В нем опровергается мысль, выраженная в более раннем, 1818 года, чаадаевском послании, где Пушкин писал о своих вольнолюбивых надеждах, связанных с падением русского самодержавия:

Видите, как просто поэт рассказывал о своем духовном пути: я был некогда таким-то и таким-то, но теперь стал иным. Посмотри, друг, на меня нового! Вот и я, перетряхивая свою старую книжку "Две моих свечи", признаю, что сейчас для меня тогдашние мысли о детской молитве кажутся весьма странными. Надо было учить детей молиться иначе. А вот как? Мое нынешнее убеждение таково: маленькие дети должны молиться Богу своими словами, и так должно быть у них долго, очень долго, и молитвы большие, взрослые, им почти не нужны в это время совсем. У моих детей такого жизненного этапа в итоге не оказалось. Почему же это произошло?

Молитва из книжки интересна прежде всего тем, что она говорит о Боге. Мои недоумения, связанные с ней, — это как некие слоистые облачка, закрывающие от меня нечто важное. Это просто не выражаемое словами настроение, которое постоянно сопровождает молитву. Вот иду-иду по знакомому тексту, вдруг как бы замедлила шаг, вздохнула ("не понимаю") и — дальше пошла. У меня такое чувство, будто эти недоумения прятать от Бога не надо. Их нужно оставлять на поверхности. Тут собственно и мысленной-то работы совсем не много. Простые недоумения. Но они есть, и это сознаешь. И вот однажды вдруг оказывается, что одно из твоих недоумений исчезло. Причем обнаруживается новое так: его как будто кто-то тихонько вложил в твою душу. Когда это произошло и как, не замечаешь. Только дивищься: а может быть, эта жемчужинка всегда была во мне? Очень уж она родная, очень уж своя. Ну, вот, одно недоумение рассеялось, но ведь осталось-то таких вопрошений море!

Вот молитва "Отче наш" — с виду проще не бывает, но на самом-то деле как она сложна и многослойна! По одной этой уму непостижимой простоте можно было бы догадаться: здесь Бог говорит о Боге. С самого начала эта молитва вся была "издырявлена" в моем сознании провалами немых вопрошений. Несмотря на это я знала: ее надо читать медленно, внимательно, постоянно. Молитву эту дал Господь Иисус Христос, значит, нужно исполнять то, что Он повелел.

Как же обрадовалась я, когда вдруг заметила: провалы моих недоумений начали, наконец-то, заполняться пониманием. И в один прекрасный момент я решила: "Все! Молитву Господню я поняла. Как она красива!" Прошло немного времени, и я опять начала спотыкаться в "Отче наш": один провал, другой, третий... И вот я вижу: от возведенного мною здания не осталось и следа. Опять в моей голове одни вопросы. Но они уже другие, выросшие на моем более раннем понимании. Я пошла по второму кругу. Снова на место моих недоумений стало вдруг приходить понимание, и снова все начало собираться в чудную картину. И я подумала: "Ну, уж теперь-то я поняла в молитве Господней все". Но это была ошибка. Опять под моими ногами начала осыпаться зыбкая почва. На этот раз провалы "издырявили" чудную молитву лишь в нескольких местах. Кое-что осталось в моем понимании незыблемым (может быть, лишь на время). И вот теперь я шагаю по этому кругу в третий раз. Сколько же у меня ушло на все это времени? Считая с момента Ваниного крещения — восемь лет, а я все еще в пути, и есть ли у него конец, не знаю.

...Стоит человеку о чем-то написать, как это что-то буквально испаряется из его души. Захочешь вернуть назад и — не сможешь. Молитву, которую вынесла на базар, обратно в свою душу не возьмешь. Об этом и Господь говорил: "И когда молишься, не будь как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно".

Один на один с Богом, втайне надо молиться, а не на глазах у десятков тысяч. Боюсь, боюсь вконец обнищать. Ведь есть же у нас Молитвослов! В нем христианскому народу дан хитрый такой намек: свои молитвы таи как наидрагоценнейшие, а чужие — вот они, почитай. По моему убеждению, молитвенные книги в Церкви дают Божьему народу возможность сохранить духовное целомудрие. Как-то уверенней себя чувствуешь, когда, взяв Молитвослов под мышку, ускользаешь с глаз долой в свою тайную маленькую келию.

Вернусь к картине вечерней молитвы с детьми, воспроизведенной мною в "Двух Свечах". Что здесь неверно? Да почти все. Зачем детям знать много молитв? Мой Митя обладает роскошной памятью, на которую все ложится само собой. Ну, и что? Много ли он в этом понимает? В моей голове такие вопросы тогда не задерживались. Я была углублена в саму себя. Мне интересно, а детям?

Да, я им что-то объясняю в молитвах, рассказываю, читаю по книжке. Ну, запоминают дети. Могут что-то сказать об этом сами. Много ли это? Мало, очень мало! Я хочу другого. Мне надо, чтобы в их душах горел маленький молитвенный огонек. Чтобы дети к будничным делам и нуждам прикладывали свою простую немногословную молитву, взятую не из книжки, а из души. Зачем мне это нужно? А затем, что если в них — рано или поздно — разгорится молитвенный огонь, то они останутся в Церкви Господа навсегда. И ныне и присно и во веки веков. Аминь. По слову пророка Иоиля: "И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется". Вот центр кружения моего материнского сердца: пробудить, пробудить к молитве детское сердце! Но у меня это не получилось. И не получается. А почему?

Дети были совсем маленькими, а сколько больших, взрослых молитв они услышали! Слава Богу, у меня хватило ума не ставить их рядом с собой на молитву: лежите, слушайте, смотрите. Вплетите в то, что я произношу, свой нежный детский голосок. От неумения так можно было делать: это нетрудно, нескучно, ненадоедно. Здесь есть даже один маленький плюсик (Митин детский вопрос: "Мама, а почему плюс — это всегда крест?"). Мимо детей человек каждый день проносит рассыпающий искры огонь. Одна из них может затаиться и в детском сердце. Только при одном условии: если это был живой огонек. Тогда, по прошествии какого-то, возможно, очень длительного времени давняя искра разгорится и станет пламенем. Значит, надо ждать. Но вот сейчас-то я смотрю и думаю: есть ли в моих детях маленькая искорка молитвы?

Я пришла вот к какому выводу: молитвенное внимание детей нужно экономить. Это очень краткие, драгоценнейшие минуты. Так к ним и надо относиться — как к драгоценности. Самой жизнью я была подведена к необходимости введения жесточайшей молитвенной экономии. Если много-много хвороста сложить в одну кучу, а потом поджечь, то костер, скорее всего, сразу не загорится. Растопочка должна быть маленькая, сухонькая, аккуратненькая.

Мысленно я перебрала множество молитв и, скрепя сердце, отказалась почти от всех. Сквозь мое сито не смогли проскользнуть только две: "Отче наш" и "Богородице Дево" (в этом решении, знаю, я не оригинальна). Почему детям нужны именно эти молитвы?

Во-первых, им необходимо взывание к Той, Которая по-Матерински лелеет росток духа в душе человека. Когда я думаю об этом счастье — о возможности обращения к Святой Деве, одаренной от Бога совершенной Материнской любовью, то всегда почему-то начинаю горевать о ветхозаветном Израиле. Как он жил без материнской духовной помощи? Трудно было Иакову. После Рождества Христова мир изменился. Постепенно он стал похож на горницу, обихоженную женской рукой. Хотя ведь женская рука построить-то эту горницу не может, а вот обиходить ее, приукрасить, почистить — это ей вполне по силам.

Что еще влечет меня к молитве "Богородице Дево"? Когда дети слышат каждый день слова, благословляющие "плод чрева" Богородицы, то это, как я надеюсь, должно удержать их мысль в представлении о святости того, что связано в жизни с деторождением. Среди современных мерзостей, "просвещающих" детей, непонятным для меня образом сохраняется чистота их сердец. И не потому, что они о чем-то не знают. К сожалению, знают. Их удерживает что-то другое.

Молитва "Богородице Дево" мне лично дает надежду на то, что я сумею воспитать в детях правильное отношение к их будущим семьям. "Плод чрева" — он от Бога. Это источник радости, это плод спасения, говорить о деторождении хульно, нечисто, — нельзя.

Вот мы идем по лесу и слышим пение птиц. Я говорю детям:

— Птицы поют, когда ищут свою пару, вьют гнездышко, выводят птенчиков. Это дело молодое, веселое. Вот они и поют.

Смотрим по телевизору польский свадебный обряд, заключающий забавный детский сериал под названием "Четыре танкиста и собака":

— Видите, как весело поют на свадьбах! И понятно почему. Вдвоем-то намного веселей, чем в одиночку. Потом двое будут строить свой дом. У них родятся детки. А детки — это же так здорово! Вот посмотрите на самих себя. Вы у нас хорошие, славные. Без вас мы бы с папой просто умерли от скуки!

И еще:

— Вы девочек не обижайте, а то вам Бог хороших жен не даст. А уж о тех мальчиках, которые при девочках грязными словами ругаются, я и не говорю. С ними, наверно, так и случится. Будут у них жены пьяницы, гулены, нахалки.

Мир семьи для меня — это мир молитвы "Богородице Дево". Для меня это так.

С молитвой "Отче наш" все обстоит намного сложнее. Иногда мне кажется, что ее глубина не может быть доступна детям. Но так ли это?

В нашей семье существует тетрадь под названием "Сам себе режиссер". В нее мы записываем разные смешные случаи с детьми. Попадает туда и нечто трогательное, поучительное и даже героическое (например, чистый подберезовик высотой двадцать пять сантиметров, найденный некогда Митей). Недавно я обнаружила в этой тетради запись о событии, совершенно забытом мною: "У Мити заболел дружок, и ему сразу стало скучно: играть-то не с кем.

— А ты помолись о нем, чтобы он поскорее выздоровел.

— Хорошо, — ответил Митя. — Я помолюсь о Пашке молитвой "Отче наш", потому что она самая добрая".

Если ребенок способен понять это, значит молитва Господня открыта и ему. Она ведь, действительно, самая добрая. В ней нет "страшилок" ("и от этого избавь, и от того"), которые сами по себе могут испугать маленького человека, еще и не ведающего о подобных страхах. О зле всего мира сказано в молитве Господней несколькими словами: "И избави нас от лукавого". Сатана даже назван здесь как-то нестрашно: лукавый. Будто эта молитва специально выговаривалась и для маленьких и для больших.

Что потребно ребенку в духовной жизни? Нужен Отец. А еще: материнская поддерживающая рука. И память о Господе Иисусе Христе, в Церкви Которого он живет. Вот эти потребности и должны определять, как мне кажется, вечернюю и утреннюю молитву маленьких детей.

Изменения в молитве — это один из показателей перемен, происходящих в духовной жизни человека. А вот как он растет в духе? От Апостола Павла мы знаем, что в человеке есть некое духовное тело. Это выражение удобно, когда приходится вести речь о его духовном росте. Как же это происходит у ребенка? А вот как: медленно, очень медленно растет дитя в духе.

Господь вопрошал Своих учеников: "Да и кто, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?" То же самое можно сказать и о духовном теле человека. Вот давайте все вместе соберемся вокруг одного-единственного ребенка. Зачитаем его молитвенными правилами донельзя. Из церкви на улицу совсем не выпустим. И что получится? Вред, несомненно, будет, а вот духовного роста на волос не прибавится. А что если попробовать мне? Вдруг я удачливее, разумнее, речистее? Начну твердить, притопывая от нетерпения ногами: "Деточки мои, растите, растите духовно. Кому говорю!" А они не вырастут от моих слов ни на мизинец. Потому что это не в моей власти — духовный рост человека. Духа дает ему только Бог. Дает не мерою. А как дает? И за что?

Мне скажут: "Ну, если ты пришла к выводу, что духовный рост ребенка вроде бы как не зависит от усилий матери, то зачем же ты пишешь эту книгу? Вот мы все сядем на диван и, любуясь на своих деток, будем ждать у моря погоды. Так, что ли?"

Так, да не так. Когда-то я думала, что в духовной жизни дети кругом зависят от меня. От моей молитвы. От желания приучить их к Церкви. От моего покаяния. Наконец, от моего просветительского (о, как громко звучит!) слова. А оказалось, что есть еще что-то, не учтенное мною. Это мера духа, которая — у Бога. Его замысел и Его воля. Рождение ИМ человека. Здесь речь идет о любви, исполненной жгучей ревности: кому принадлежит это дитя и кто спасает его? Я или — Господь...

Немыслимо красива человеческая душа. Я хотела бы прикоснуться к ней, потому что догадываюсь: это прикосновение нежнее нежного, милее милого. Ходит дьявол вокруг красавицы-души. Он может ее изувечить, испоганить, убить. Только вот обручиться ей он не может. Красавица "Песни песней" создана для Другого. О душе каждого из людей пропета эта чудная библейская книга, любимейшая из любимых мною.

Моя материнская любовь ревнива. Мне трудно делиться с кем-то. Я хочу любить и жалеть, миловать и спасать. Но ведь так же, как и я, и более ревниво, чем я, любит моих детей Господь Бог. Он хочет спасти их Сам. И чтоб я знала: Господь Иисус спас их. Кому-то такое открытие дается просто, а вот мне — кровью сердца. Оказывается, дети мои принадлежат только Богу, который и может спасти их. Или… Не могу говорить дальше. Здесь мое женское сознание отключается, и я как бы уже ничего не вижу впереди себя. Потому что дальше — край адской пропасти. И, отворачиваясь от нее, я беру в ладони свое материнское сердце и кладу его к подножию Креста: "Господи, спаси Ты детей моих. Ты можешь, и Ты хочешь этого. И я бы хотела, но я не могу".

Смирение матери. Если кто-то думает, что отсюда начинается благостный покой, тот ошибается. Крест мой со мною. Я несу его, робея перед волей Божьей, которая, как оказалась, в этом мире — ВСЕ.

Красота Невесты Единственного Сына Бога восхищает меня. Я хочу, чтоб она была так же красива, как и ее Жених. Все самое прекрасное в мире мысленно отдано мною Ему. Только вот какоеотношение может иметь к этой красавице моя душонка, не знаю. Иногда я начинаю смотреть на свою особу каким-то сторонним взглядом. В такие минуты я готова собственной рукой вышвырнуть себя с брачного пиршества, приуготовленного для Жениха в Его чертоге. Ну, эту-то грязную чернавку мне не жаль, а — детей? Я хотела бы встать на свои ноги пред Богом истинной красавицей, но не знаю, как ею стать. Это — о себе, а о детях-то что я знаю? Как я могу приукрасить их? Мне ответят: "Вот — ты ходишь в церковь, водишь туда детей, молишься о них. Вы исповедуетесь, причащаетесь. Не бросаете Церковь. Что же ты еще ищешь?"

Да вот — что-то еще мне нужно. Я смотрю на детей и думаю свою непростую материнскую думу: "Мои дети должны стать красивы и вожделенны для Бога, чтобы Он захотел их оставить Себе навсегда. Они должны вырасти в духе сами". Вот именно — сами! Человек физически ли, духовно ли растет всегда только сам, и никто не может сделать этого вместо него. Даже мать родная не в состоянии занять его место под солнцем. Вот как об этом рассказывает библейская Песнь песней: "Есть у нас сестра, которая еще мала, и сосцов нет у нее; что нам будет делать с сестрою нашею, когда будут свататься за нее? Если бы она была стена, то мы построили бы на ней палаты из серебра; если бы она была дверь, то мы обложили бы ее кедровыми досками. Я — стена, и сосцы у меня, как башни; потому я буду в глазах его, как достигшая полноты". Видите: если в духе человек не созрел для любви, то как бы и подправить что-либо в нем уже невозможно. Все человеческие ухищрения оказываются тогда напрасны.

Духовно каждый человек вполне самобытен. Одна давняя моя собеседница сказала об этом так:

— Однажды я думала о Царствии Божием. Размышляя о нем, люди всегда смотрят вперед — на Начальника жизни, а я вот почему-то оглянулась назад. И просто ахнула от восхищения! Какое разнообразие красивых лиц! Все они и узнаваемы и единственны. Как же счастливы будут люди, живя среди этого прекрасного народа!

Даже единственный момент, когда душа была вполне прекрасна пред Богом, не может изгладиться из духовной судьбы человека. А когда это было? И что было прекрасно тогда — одежды рукотворные, выспренние слова и чувства? Да нет — просто человек, выросший из самого себя. Как та незрелая дева, о которой вздыхает возлюбленная героиня Песни песней: только из своего собственного духовного тела, только из самого себя, только из того, что дал человеку Отец.

Как же растут в духе дети? А как во сне: "Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями, — говорит в Песни песней Жених, — не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно". Какой кроткой любовью дышат эти святые слова! Не наше неуемное беспокойство и не наши крики разбудят эту убаюканную в Господе душу. Пока она тянется к солнцу, еще и не подозревая, что ей придется искать Бога. Что-то особое связано с Ним. Любовь, о которой ребенок и не подозревает: "Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот голос моего Возлюбленного, который стучится: "отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя!.." Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила; звала его , и он не отзывался мне". И побежит тогда вслед за Ним влюбленная душа по улицам Иерусалима. Будет ночь. Ее встретят побои и насмешки стражников. Даже самой себе она покажется нелепой в растрепанной одежде, без покрывала на голове. Чьи-то голоса будут окликать ее: "Чем Возлюбленный твой лучше других возлюбленных?.." И она будет отвечать им. У Иерусалимской странницы не будет провожатого, и она добежит до брачного чертога своими собственными ногами.

Для чего я все это написала? А чтобы женщины наши не зазнавались. Да, мы водим своих деток в церковь, молимся с ними, но наиглавнейшее дело своей жизни делают дети сами. И спасаем их не мы и даже не молитва наша, а Господь, если есть на то Его святая воля. На страже красы возлюбленной невесты Сына стоит Отец: "...да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли". Небесная Невеста Сына будет невообразимо красива, как того и желает Его Отец.

А от меня в этом мире зависит немного. Вот моя обыкновенная материнская рука. Я ею и шлепка лишнего сыночку дам, и за ухо в раздражении дерану, и приласкаю некстати, и скоромное на Страстной подам, если будет на то мне указание от "домашнего начальства". Но вот я протягиваю свою руку к сыну и говорю ему:

— Пойдем, голубчик, в церковь. Нынче у нас хороший праздник. Тебя там ждет Господь. Он будет рад, если ты придешь в Его храм.

И возьму я сыночка за руку и пойду с ним в церковь. Вот и все, что я могу сделать в этом мире. А спасение его души — это другое. Оно от Господа, потому что дети мои, как и я, — грешники.

Странное название я дала этой главе: "Отодвинуть шкаф". Я взяла это выражение из книги В.В. Розанова "Апокалипсис нашего времени" (1917-1918). В ней есть мучительно бередящий душу образ современной писателю Церкви, как бы придавившей подобно шкафу живую человеческую жизнь. Она бьется под ним, бессильная сдвинуть вековечную громаду... Под такой "шкаф" можно и сейчас запихнуть своих детей. Церковь — это ведь не детское дело. Она очень взрослая. Посмотрите: Православие на протяжении веков не создало ни одной специальной детской молитвы. В свое время этому очень удивлялся Розанов. В одном из писем к К.Н. Леонтьеву он рассказал о том, как готовил своих детей к поступлению в гимназию. Ее программа предписывала мальчикам и девочкам 9-10 лет знание большого количества молитв, среди которых был даже 50-й псалом, излившийся из души Давидовой после совершенного им двойного греха — прелюбодеяния и убийства. Тяжелый, покаянный настрой этих молитв поразил Розанова. Зачем они ребенку? Да упаси Бог расшатывать рефлексией неокрепшую детскую душу, без нужды углубляя ее эмоциональную сферу!

Однажды на Светлой неделе я отпустила детей в музыкальную школу на пасхальный спектакль. Он был подготовлен протестантской миссией. Спектакль затянулся, и я пошла за детьми в музыкалку. Представление было в самом разгаре. Присмотревшись к тому, что происходило рядом с залом, я просто задохнулась от зависти и возмущения. По коридорам музыкалки друг за другом, играя, носились красивые, здоровые, молодые парни и девчонки. Побегают, побегают, а потом юрк в артистическую и на сцену — попеть под гитару про Господа Иисуса Христа. Песенка кончается, и они опять весело мелькают перед моими глазами. Все эти ребята были с нашего и соседних дворов. В Православной церкви я их никогда не видела. Но вот — поют же о Боге, значит, им какое-то слово о Нем нужно. Или только английский язык, который они успешно изучают в этой миссии?

Когда я смотрела на этих цветущих молодых людей, мне хотелось в одном богатырском порыве взять их всех в охапку и перенести в нашу церковь. Я бы эту молодятину поставила посередь храма (ах, как бы там сразу стало красиво!) и сказала ей:

— Вот ваше место. Ну, что вы ищите в этой миссии? Там же ничего нет. Стойте лучше здесь, а станет невмоготу, так вон носитесь вокруг храма друг за дружкой. Только, пожалуйста, не уходите никуда из Православной церкви! А то у нас все старые старушки да малые несмышленые ребята. Да еще такие задумчивые особы, вроде меня. А мне хочется, чтобы православная церковь сияла молодыми радостными глазами! Самое бы время развести у нас в храме ладненьких, как вы, женихов и невест.

И почему эта молодежь не с нами? Может быть, ребята просто боятся тяжелого-тяжелого, допотопного "шкафа"? Так ведь все зависит от взрослых. Об этом и речь.

[ << назад | вперед >> | к оглавлению ]      [ в библиотеку ]