Нас ждёт беседа о призвании. Разговор неоднозначный, потому что сердце авторитетно призывает признать в любом человеке самобытность, красоту и глубину. А жизнь, как опытный гид, берёт тебя за руку и сопровождает по огромным выставочным залам. Жизнь показывает пальцем на полотна, где отображена не совершенная, а будничная действительность. Где неповторимость? Где бездна Божественного характера? Не утомляемся ли мы от суетливых дней своих подобно нагруженной тяжёлой ношей лошади? Многие ли из тех, кто выбегал на арену жизни бойким и наполненным идеями, осуществили хотя бы половину из задуманного? Вопрос весьма основательный.

Невольно приходится признать одно из двух. Или общество внутри себя разделено на сословия и изначально неравноправно, или существует некая калитка в настоящую гениальность, и доступ туда имеет каждый. А причина пришибленности и неполноценности обыденной жизни - это неправильно выбранная цель.

В первом варианте присутствует своя доля правды. Индусы не напрасно делили людей на несмешиваемые касты: воинов, священнослужителей, торговцев и плебеев… Очевидно, что не всякий может крепко держать в руках боевой топор, и далеко не каждый способен стать музыкантом. То, что не всем дан талант быть умелым торговцем, доказано непродолжительным периодом нашей истории. Инженеры и преподаватели, наводнившие рынки, так и не стали предпринимателями, но влезли в долги и подались на Запад для того, чтобы их отработать.

Даже апостол Павел даёт пищу для размышлений о человеческом неравенстве, упоминая о сосудах в доме. Имеются сосуды для высокого употребления, но никак не прожить и без сосудов для использования низкого. Впрочем, ссылаясь на слова того же апостола, в нашем теле тоже присутствует высшее и низшее. Есть лицо, которое мы показываем Создателю и людям. Имеются и сокровенные части тела, обязательно прикрытые одеждой. Без уха или без руки жить можно. Но без головы или печени – не проживёшь. Повиновение каждого органа и хорошая работа для общей пользы сохраняют человека живым и здоровым.

Следовательно, и в обществе необходимо найти свою нишу, работать, внося вклад в общую кубышку и радуясь тому, что ты полезен. Пусть твоё дело по величине сравнимо с зеницей ока. Без тебя всё тело будет маяться, и тебе совсем нелишне знать об этом. Вовсе не обязательно быть большим, как лёгкие пловца, или сильным, как рука атлета. У них своё поприще и своя популярность. С логической непреклонностью мы подходим к достоинству смирения. Кротость показывает человеку небольшое место в жизни и даёт осознать, что это место – самое весомое. Мало того – самое прекрасное, и лишь здесь человек может узнать, что такое счастье.

Толковый охранник не променяет своих мониторов, турникета и железных ворот на портфель министра и застёгнутую на все пуговицы величавость кабинетов. Дельный учитель чувствует себя причастным к будущему, когда объясняет азы грамматики маленьким, доверчивым и чистым глазам. Примеров можно найти немало.

Апостол Павел завещал Тимофею вникать в себя и в учение. Это правило касается всех. Нужно общаться со Спасителем, читая Его Евангелие и углубляться в себя. Совсем не глупые язычники говаривали: «Познай самого себя». Этим необходимо заниматься с детства, чтобы в пору достижения жизненной весны, приправленной молитвами родителей, в сердце повелительными нотками зазвучала музыка призвания. Если не брать в голову горьких мыслей, а в руки – тяжёлых вещей, то и жизнь может сложиться кое-как. Думается, годам к сорока станет очень больно за годы, прожитые впустую. Жалко «просадить» жизнь, подаренную всего раз. Обидно, если человек не испытал себя и прожил чужую жизнь, занимался не своим ремеслом и прошёл через житейское море не своим курсом.

Честертон сказал: «Демократия учит, что каждый способен стать гражданином. Христианство учит, что любой способен стать святым». В праведности стираются все конфликты. Стремление к благочестию – истинный путь приобретения целостности и верной самореализации. Взгляд вверх помогает человеку жить в ладу с самим собой и стать таким, каким хочет видеть его Господь. Наряду с этим, человек чувствует себя по-настоящему живым, а не коптящим небо. Что ещё обретаем мы, когда находим Христа? Ответ феноменально прост: мы находим самих себя.

В Писании сказано: «Рекомендую тебе приобрести у Меня золото, очищенное в огне, чтобы тебе стать богатым. И глазной мазью помажь глаза свои, чтобы тебе видеть». Воистину, мы ничего о себе не знаем, пока не приобретём у Господа бальзам для глаз и не промоем их раскаянием. Занимаясь шоу из масок, подобно мартышкам, манерничая перед зеркалом и подражая другим, мы стали походить на муху, плотно упакованную в паутину. Где уж там прожить жизнь верно и по совести, если человек сам собой не владеет.

Найдя себя, человек начинает благодарить Бога за многоцветную жизнь, полную несправедливости и неравенства.

Неравенство почётно, потому что освобождает место для любви. Будет ли дед ворчать о своей седине и больных коленях, качая на них маленькую внучку и рассказывая ей сказочные небылицы? Будет ли сетовать рассудительный паломник о своих стоптанных ботинках, глядя на дорогие авто и женщин в норковых шубах? Ведь путешественнику известно, что в шикарных домах часто живёт зелёная тоска или неясная тревога. Он просто помолится за этих людей. А затем, кто знает, не его ли молитва коснётся сердца богатого, когда тот подарит многодетной семье квартиру или выстроит церковь?

Всё уравновешивается, когда есть влечение к праведности. Даже не сама праведность, а лишь стремление к ней очень многое уравнивает и успокаивает.

Жить становится невмоготу, когда ты заносчив, обижен на весь мир и постоянно раздражён. Жизнь хочется поцеловать, когда ты с Господом, а глаза с радостью смотрят на всё окружающее, от восходящего солнца до возвращающихся из школы детей.

Существует одиночество абстрактное, но есть и социальное. Первое может быть полезным. Второе, как часто бывает, - это плод искажённой жизни.

Одиночеству необходимо пребывать в согласии с жизнью в обществе, подобно дню и ночи, которые, не препятствуя друг другу, составляют завершённость. Личность человека созревает в одиночестве, в стылой пустоте, где ему становится понятно: и рождаться на свет Божий, и сходить в могилу придётся самому. В этом вакууме человек ищет тепла и принимается за молитву. И тогда опустошённость наполняется Господом, прошлое приобретает смысл и вечность становится бесспорной. Вне обособленности, в суетливой толкотне эти вещи становятся недосягаемыми, и мы подвергаем себя риску на всю жизнь остаться пустышками.

Всеми покинутым считает себя человек-потребитель, слышащий только слово «возьми», но не воспринимающий слово «дай». Лишь не умея любить, можно ощутить себя отшельником. У тебя есть руки и ноги – части тела, которых лишены тысячи таких же людей. У тебя есть куча денег, а где-то недалеко вдова с тремя детьми ютится в однокомнатной квартире. И если бы в твоём сердце жила любовь, то жизнь твоя была бы переполнена благословениями от обогретых тобой людей.

Один-одинёшенек громоотвод на высотном здании. Бобылём плавает меж галактик брошенный экипажем космический модуль. Никому не нужный, с бешеной скоростью он наматывает круги вокруг Земли. Живые же существа кому-то нужны, если они в ком-то нуждаются.

В былые времена людей сближала беда. Женщина шла к могилам незнакомых солдат с надеждой, что где-то далеко такая же безутешная мать присмотрит за могилкой её погибшего сына. С подобным душевным порывом люди совали в руки чужим сыновьям еду и одежду. Духовный закон работал безотказно, и их дети тоже были кем-то одеты и накормлены. Если лихо обожгло душу, если человек в жизни что-то осмыслил, то он может не закрывать на ночь дверей, а на именины звать к себе всех соседей. После войны люди так и жили.

Некоторую долю опасений вызывает тот факт, что, приди сегодня серьёзная напасть, люди скорее ожесточатся, чем станут чище, быстрее озвереют, чем оттают, больше уйдут в себя, чем попытаются унять чужую боль. В нашем обществе придуманы специализированные учреждения, отводящие минимум любви людям, которые никому не нужны. Разнообразные интернаты, дома престарелых и психиатрические лечебницы. Сыт, обут и одет – что ещё нужно? Окружающая действительность напоминает разбитый на секции улей, наполненный эгоистами. Обитатель отдельно взятой секции что-то жужжит сама себе, с улыбкой слушает от себя признания в любви, предаёт анафеме остальную часть улья и жалуется на бездушие и рутину.

Надо взять в руки хороший ломик, пробить дыру в соседнюю секцию, и спросить: «Чем я могу тебе помочь, братишка?» Можно, как вариант, вместе что-нибудь спеть, или вдвоём сломать стену следующей секции, где голоса слишком уж тоскливые. Необходимо разрушить дьявольскую разобщённость, рождённую европейским индивидуализмом.

Но, наряду с этим, весь человек не делится на общество. Ему нужны и своя опора, и своя пустошь, и свои бремена. Ему надо находить время для личного одиночества. Можно спрятаться под одеялом с любимыми чётками, можно посещать недалёкое кладбище, где очень хорошо думается. Заодно и свечки поставить незнакомым усопшим. Не лишним будет завести будильник на три часа утра, и до пяти почитать Притчи Соломона. Как бы там ни было, любой живой человек нуждается в месте для уединения. А выходить из него к людям желательно успокоенным и готовым прийти на помощь.

Западный мир поставил перед нами много вопросов. Чем достигается спасение – верой или делами? Что важнее – Писание или История? Особняком стоит вопрос об одиночестве: одиночество или общность? В православном единстве этот вопрос упраздняется. Любовь к Господу требует молитвы в тайном месте. Любовь к ближнему тянется к людям. Оба проявления любви иногда переплетаются и устремляются в небо, как общее пламя, чтобы потом разделиться и гореть поодиночке. Но лишь до времени.

Один человек назвал настоящее лучиком, непрестанно передвигающимся от уже утерянного прошлого к ещё не существующему грядущему. С данной точки зрения разновидность времени – мираж. И наряду с этим, каждый краткий миг нашей жизни – это ступеньки верёвочной лестницы, ведущей либо вверх, к высотам духа, либо вниз, в бездонную пропасть.

Совесть кулачком в бок толкает память. Проснувшаяся память хочет убаюкать совесть, чтобы человек не убегал в уединённое место лить слёзы, а, по обыкновению, занимался повседневными делами.

Совесть не признаёт срока давности для уже совершённых дел. Все дела, подверженные нравственной аттестации, сделаны «сегодня». Так рассуждает совесть, поскольку она – от Господа.

Время морочит человеку голову. На историческом поле, на том самом месте, где Каин убил Авеля, сейчас, возможно, стоит супермаркет. Или, как вариант, зеленеет футбольный газон, где в свой выходной на ящик пива играют две команды пузатых (и не очень) мужиков. Вы крикнете им: «Уважаемые! Вы гоняете мяч на месте, где совершилось первое в истории человечества убийство!» А в ответ услышите: «Ну и что? Прошлым жить нельзя. Лучше займись настоящим – подай мяч».

Может быть, это вполне логично. Но у совести особая логика. Она упряма, и далеко не всегда согласится выслушать побочные аргументы. «Вчера», «десять лет назад» и «до нашей эры» для неё существуют единовременно. Грех – он и есть грех, без всякого срока давности.

Показывая фото из альбома своим новым приятелям, мы говорим: «Это я на школьном выпускном, это я на службе в армии. А вот я на море». Смысловая тень от наших слов падает на протекающие и изменчивые обстоятельства: «в школе», «в армии», «на море». Для совести же весомо то, что и там, и сям, и повсюду – один и тот же «я».

Тебе вспомнился какой-то твой грязный поступок (такое бывает), и в груди неприятно кольнуло. От тебя тут же следует приказ дивизии оправданий - выдвинуться на передовую. «Я не знал», «так получилось», «это случилось очень давно», «так многие делали». Если отдельно взятую увёртку превратить в кирпич, то их количества вполне хватит для строительства многоэтажного дома.

Но придёт время, и от этого здания камня на камне не останется. Спрятанное найдётся, забытое припомнится, и то, о чём, казалось бы, никто не догадывался, будет обнародовано с крыш небоскрёбов.

Поразмыслишь об этом, сидя в бане на верхней полке, и по спине пройдётся неприятный холодок. Осознаешь это, стоя на троллейбусной остановке в январский мороз, и враз станет очень жарко.

Прошлое не пропало, оно просто притаилось в укромном месте. И тем опаснее будет затем его неожиданное появление.

Будущее тоже порождает хитрости и умножает заблуждения. Ещё не наступив, оно уже пытается нас дурачить и раздавать заверения, как мошенник на сделке. В нашем мифическом будущем мы воображаем, что успеем всё поправить, зализать раны, прикрыть наготу и бесчестье добротной одеждой. А мусорный бак промахов и подлостей перевесим вагоном благородных и хороших дел. В общем, заживём. Увидим небо в сапфирах, будем много трудиться и есть честно заработанный хлеб. Возможно, даже построим прекрасный мост, или в один присест попробуем осчастливить сразу всё человечество.

Когда щёки лихорадочно горят от приторных мечтаний, совести нелегко противостоять этой фальсификации. Всё-таки думается о хорошем. Многим из нас близки слова князя Игоря: «О, дайте, о, вручите мне свободу! Смогу ли я загладить свой позор?» Кто и как в реальности «смыл пятно своего позора», получив «свободу», знают, опять же, только Господь и совесть. Бесспорно лишь то, что мечтать иногда опасно. Воспалённый мечтаниями разум может с ещё большей прытью убегать от действительности, пренебрегать ею, а затем помахать ручкой практическим делам. Любые основательные перемены требуют настойчивости и подчас однообразного труда, когда кажется, что желанная цель отдаляется вместо того, чтобы приближаться. Любитель фантастики и мгновенных результатов обычно неустойчив к полуденной жаре и тяжёлой работе.

Жить в долг – нехорошо. Слабость к кредитам чревата неприятностями, особенно если подписываешь долговые векселя ради вещей и несущественных целей. Будущим, как банковским кредитом, невозможно рассчитаться за прошлое. И надежда на будущее благо не обезболит рану, нанесённую прошлым.

Грядущее может вообще не наступить. Улыбающийся чиновник лёгким движением кисти и ножниц перерезает ленточку на сдаваемом объекте. Ножницы костлявой старухи так же легко укорачивают наш жизненный серпантин. Чем меньше «объект готов к сдаче», тем нестерпимее внезапное посягательство смерти на наши планы.

Фантазии о будущем соответствуют ностальгии о былом. В рассказе Чехова юноша, оказавшись на ночлеге у костра, внимательно слушал то, о чём разговаривают взрослые. Ему показалось, что он видит очень несчастных людей, сидящих рядом с ним возле огня. Но они были безумно счастливы в своём давнем прошлом. Этот печальный вывод исходил из услышанного парнишкой. Обо всём, что происходит в их жизни сейчас, люди говорили с неприкрытой злобой и раздражением, а то и с пренебрежительной усталостью. Когда же разговор заходил о днях минувших, глаза у всех загорались и голоса звучали намного бодрее. Во вчерашнем дне они были рассудительны, сильны, любимы и счастливы. Чехов вложил в уста молодого человека важную мораль: «Русскому человеку не нравится жить. Ему по душе воспоминания о жизни». Если в словах классика мы узнаём себя, значит, с собой мы не в ладу.

В одной из проповедей некий митрополит упоминает о необходимости «возвратиться под свою кожу». То есть жить определённо, а не в томной романтике. Но жить и размышлять конкретными категориями может и рыночный торговец, и убийца, делающий контрольный выстрел в голову. В данном случае нужно, чтобы конкретика насыщалась не мирской логикой, а подлинной верой. Ведь, если нынешнего Адама, как давеча в раю, Бог спросит: «Где ты, Адам?», - то в ответ услышит либо «я освежаю в памяти прошлое», либо «я строю воздушные замки будущего». Оба ответа неуместны. В крайнем случае, не должны занимать главенствующего места в нашей жизни.

Чтобы не увязнуть в болоте того, что было и не изобретать в разуме фантомов будущего, необходимо ходить перед Господом. Эта библейская фраза означает умение жить «сейчас и здесь», но не на «авось» и не так, как захочет левая нога. Это значит жить интенсивной и осторожной внутренней жизнью. Вот тогда полотно времени, разрезанное на века, десятилетия, годы, недели, часы и секунды, покорится вечности. Следовательно, прошлое больше не будет смущать совесть, а выдумки о будущем не смогут отнимать душевную силу.

Автор: Долгий В.П., на основе проповедей священников