У преподобного Силуана Афонского есть одна удивительная запись: “И я сказал: Господи, вразуми меня, что должен я помышлять, чтобы душа моя была смиренна. И получаю ответ в душе: Держи ум твой во аде и не отчаивайся. С тех пор, - пишет преподобный Силуан, - я стал так делать, и душа моя обрела покой в Боге”. Помню, как в молодые годы, когда я впервые прочитал эти слова, тоска и уныние поразили мою душу. Господи! Как же не отчаиваться, когда ум, то есть все помыслы, все памятования, всегдашние и постоянные размышления, – в аду, там, где нет Бога, там, где нет надежды! Как же не отчаиваться, когда мысленно погружаешься в область, где отчаяние – единственно возможное состояние, потому что ад – это место, где любовь пресеклась! Как же мне, Господи, держать ум свой во аде и при этом не умереть от ужаса и страха, и тоски, и безнадёжности! Чему это учит афонский монах, зачем он ставит передо мной задачи невыполнимые?

Я и по сию пору не знаю толком, каким способом можно удержать себя от отчаяния и при этом непрерывно помышлять о Страшном Суде, но, видно, совсем зря эти годы не прошли, потому что теперь мне понятно, и не то что бы даже понятно, а просто я чувствую: преподобный Силуан прав, и его высказывание верно в обеих своих частях. В самом деле, стоит только человеку забыть о том, каков будет итог его жизни, и при каких обстоятельствах этот итог будет подводиться, стоит только успокоиться на достигнутом, как немедленно расцветёт в душе пышным цветом махровое фарисейское самодовольство: “Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь” (Лк.18.11). И от этой мысли о собственном высоком достоинстве рукой подать до недоумения тех, кого в сегодняшней притче об овцах и козлищах проклял Сын Человеческий.

Вот уж у кого “ум не во аде”! Вот уж кто уверен в том, что не было такого, да и быть не могло, чтобы, как написано у евангелиста Матфея, “мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе” (Мф.25.44)! А кому же, спрашивается, мы всю жизнь служили, как не правде, красоте и добру? Или, может быть, мы детей своих учили врать, красть и презирать стариков? Не наша вина, что из посеянного нами выросли “терния и волчцы” (Евр.6.8).

Да, оказаться среди козлищ очень легко. Для этого нужно немного: усчитывай каждое доброе дело, тобой сделанное, повторяй время от времени, как припев, детям своим и близким своим: “Я вам всю свою жизнь отдаю, а вы…”,– вот и вся недолгa! Не надо каяться, не надо колотить кулаком в болящую от горечи и безнадёжности грудь: “Боже! будь милостив ко мне грешнику” (Лк.18.13)! Надо только неуклонно заботиться о своём “собственном достоинстве” да ещё и о том, чтобы всё вокруг было “по справедливости”, – вот и всё. Ум и сердце при этом будут полны чувством глубокого удовлетворения собой и праведного гнева на окрестных грешников. И никакого тебе ада. Такой человек гладок, как шар, – ничем его не зацепишь: ты ему про грехи, а он тебе – про соседа. Ты ему про покаяние, а он тебе – про всеобщий разгул разврата. Так он, бедолага, и добредёт до Страшного Суда, научившись видеть и оценивать только то, что вне его души. Тогда-то и изумится он, услышав особенно страшный, потому что неожиданный, приговор: “идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его” (Мф.25.41).

А чего бояться тому, кто всю свою жизнь был занят только своими недостатками, только своими проступками, кто день за днём внимательно вглядывался в собственную душу только для того, чтобы обнаруживать там всё новые и новые смрадные язвы греха? Осуждения? Так он и сам себя давно осудил, вспомните, как благоразумный разбойник, распятый рядом со Спасителем, говорил своему беснующемуся подельщику: “мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли” (Лк.23.41). Чего бояться разбойнику благоразумному, чего бояться плачущему о грехах своих, когда самим Богом ему обещано утешение! Чего бояться нам, когда ум у нас во аде, то есть все помыслы, все сокрушения, все печали наши связаны с собственными грехами, и нет нам дела до несовершенства мира, до грехов близких, до того, что прочие - “грабители, обидчики, прелюбодеи”. Ведь когда глаза и уши, когда ум и помыслы заняты важнейшим делом – спасением собственной души, разве есть время и силы рассматривать недостатки ближних.