Максим Яковлев, документальная повесть

[ << назад | вперед >> | к оглавлению ]

ТЫ ВЕРУЮЩИЙ?

На трассе мы удачно заправились и пустились дальше, на юг. Нас ждут Пушкинские Горы, точнее - Святогорский мужской монастырь. Вечером будем там. Бог даст, управимся с делами, переночуем - и на Смоленск. А пока ничего не остаётся, как глазеть в окошко. Перед нами всё та же куще-зелёная псковская земля. Солдатиков везут куда-то - полный кузов. Гимнастёрки расстёгнуты, лица блестят у висков, жарко служивым. Обгоняем их. Справа деревенское хозяйство: машинный двор, комбайны, прицепы с сеном... Под липами стоят девчонки, облитые русским солнцем, продают молочко в стеклянных банках. Леса светлеют вдали. Сверкнула река... Где-то в этих же местах росла святая Ольга. Первая наша, русская, среди святых. Бегала девчушкой по травам, шепталась с подружками, купалась в озере... Отсюда повезли её невестой Игорю княжеские послы. Сюда приезжала она уже вдовой, христианкой, великой княгиней Ольгой... Вот здесь всё это было. И земля осталась, и реки те же текут... Под Божьим оком.

Перекрестился было, да... Странная штука со мной случается, нет-нет да и удивлюсь на себя: "Максим, ты верующий?

- Ну да.

- Серьезно? Ты что, действительно веришь в то, что есть Бог Иисус Христос, что Он явился в мир, а его распяли? Что Он всё это сотворил и воскрес, и всё ради того, чтобы мы поверили в Него? И всё ради того, чтобы мы всегда были с Ним? Ты действительно веришь, что есть нечто лучшее, и что это лучшее именно Там - у Него? Думаешь, стоит терпеть? Что молчишь?

- Думаю - да.

- Да? Ты... ты, белковая субстанция, и ты веришь, что умрёшь и проснёшься без тела там, в невесомом мире энергий, полном духов и ангелов? Что там есть Небесное Царство на облаках, семиярусный рай, а где-то внизу дымящий ад? Ты во всё это веришь или просто много раз слышал, читал и "научился" во всё это верить, убедил себя сам и дал убедить себя другим? Обучился и пошёл верить... по жизни с песней. Потрясающе!

- Всё же я верю. Хотя и не знаю точно почему. Но верую.

- Это ты-то? Верующий?!

- Хочешь проще? Я не знаю, как я верую, но я не представляю себя в ситуации, когда можно жить и не верить. Вот так встаёшь утром... и Бога нет... Не представляю!

- С каких это пор?

Вопрос, конечно, интересный. С каких это пор? Так сразу и не ответишь. Как-то не задумывался над этим раньше, откуда взялась у меня вера. Ведь жил я без неё, в общем-то. Жил я себе и думал: как же так, вот живёшь ты неизвестно для чего, вдруг бац - и нет тебя! Как комара. И ведь не спросит тебя никто: ты как, мол, готов? Или рановато пока? Что ж, выходит просто не повезло?

Но я смотрел вокруг: всё в природе полно смысла, без смысла не было бы ничего. Выходит, всё окружено смыслом, кроме человеческого существования? Но смысл не образуется из ничего, я начал догадываться, что существует только то, что имеет смысл существовать, и я, как и всякая данность в мире, тоже имею смысл! Без него меня бы здесь не было. Так чей же я смысл? Природы? Но если бы природа имела возможность управлять и распоряжаться смыслом, то первое, от кого бы она избавилась, так это от нас, от людей. Ибо мы только тем и занимаемся, что губим её везде, где бы ни находились. Во все времена. Нет, природа прекрасно обошлась бы без нас, мы не являемся её творением, мы не её дети. Природа не наш родитель. Но кто же? За всем этим стояла какая-то Тайна. Разумная. Всеведующая... Потому что если нет Тайны, то всё бездарно. Глупо и бездарно!

Но как же бездарно, когда каждый день всходит солнце! Неизвестно по какой причине! И всё равно: заходит ли оно оттого, что настала пора отдохнуть, или мы сами ложимся спать, потому что оно заходит; как ни крути, мы не можем без этого. Хотим мы того или нет - это пределы нашего повседневного существования, справа - налево, восход - закат. Это заданная ширина потока под названием "жизнь", который заставляет людей вставать и бежать на работу, менять по погоде одежду, рожать, заботиться и умирать; всё оживает, кипит и гаснет в его неудержимом напоре, и всё уносится им. Куда? И не выйти никому из русла, невозможно замереть и встать на месте, наперекор потоку, наперекор несущейся стихии жизни: попробуй-ка постой столбом, ничего, абсолютно ничего не делая - всё равно отрастут и повылезут волосы, исказится лицо и одрябнет кожа, и выдуется твоё тепло, как выдувается сквозняком жилище, и остановится сердце, и тогда всё равно положат в могилу и унесёшься в ней...

На дороге авария: смятый синий "Жигуль" и россыпь осколков... Сколько их было и будет. Наверняка случится что-нибудь и у нас, без этого не обходится. Дорога собирает дань... Однажды на полном ходу к нам стукнулась в лобовое стекло какая-то птица, то ли стриж, то ли трясогузка. И мы как онемели. Спаслась ли, выжила? А ещё по дороге обгоревшими крокодильчиками валяются ошмётки взорванных шин - чёрные метки грузовиков-дальнобойщиков.

Помню как-то в детстве я оказался на берегу деревенского пруда. Пруд был старый, поросший тиной, а в руке у меня был изумительно тонкий и хлёсткий прутик, которым я хлестал направо-налево, по крапиве, по одуванчикам. Стебли тут же подламывались и никли, но это было неинтересно. Настоящий интерес появился тогда, когда мне под ноги высыпала целая россыпь лягушат. Были они совсем малышечные, новенькие, блестящие, видно, это их первая в жизни прогулка. Глаза разбегались от этой весёлой прыгающей компании, и как же я обрадовался такой находке!

Юх!Юх!Юх!.. Воздух свистел и пел от прутика, мягкие лягушата вскидывались на спинки, дёргая в судорогах лапками, они так забавно путались в высокой траве, глупые, не догадывались, что им было бы куда проще удирать от меня по тропинке. Я вошёл в азарт, лупил их не переставая, стараясь перебить их как можно больше. Всё было усеяно матово-белыми брюшками, похожими на лепестки облетевшей черёмухи. Не помню, умел ли я тогда считать, скорее всего нет, я не поспевал за таким количеством, на тропинке я просто давил их ногами, а потом стал давить и в траве... Но в самый разгар побоища я вдруг очнулся от непонятного страха. Я застыл, словно преступник, душа моя сжалась от ужаса. Ни родителей, ни кого-либо из взрослых поблизости не было, я был совершенно один, никто не мог меня видеть... Тогда откуда, откуда сошёл на меня этот строгий гнев? Я пригнулся, как от полученной оплеухи, выпустил прутик и опрометью бросился от этого страшного места, не разбирая дороги, только бы поскорей добежать до знакомого просёлка, до знакомой калитки, до потёртых ступенек крыльца, спрятаться, спрятаться...

Когда бываю в деревне, случается проходить мимо этого самого пруда, почти совсем заросшего, и всякий раз я обхожу это место. Подальше.

Вот и поворот на Пушкинские Горы. Но почему-то перекрыт... Не пускают. Нам приходится пилить ещё двадцать с лишним километров до следующего поворота... Чуть не проскочили, сворачиваем. Местная кривая дорожка - грунтовая. О, только бы без встречных машин - пылища! Я оглянулся назад и увидел, что мы дымим не хуже дровяного склада. Бедный "жигулёнок" за нами ослеп и остановился. Прибавили газку, и дорога на глазах начинает спрямлять извилины, поворачивает и снова вытягивается, и так после каждого виража... Солнце клонится к лесу. Давно ли я стоял на берегу Великой во Пскове, смотрел на кремль? А вот уж и вечер кончается. Справа озерцо объехали тишайшее. Волнистая равнина, плавная. Луга... В лугах пустынно, лёгкие туманы... Сюда б верхом прогуливаться. Вот, кстати, и лошадки. Одинокие, пасутся... А деревеньки маленькие, аисты на крыше. Коноплюшка. Сороки носятся туда-сюда перед машиной. По-моему, у них игра такая. Колодец, старый сад. Деревня Пустыньки. Мосток. Ещё немного... и в городок въезжаем. Дома кирпичные, дома... завиделась стена монастыря. Приехали. Монахи открывают нам ворота, заезжаем. Становимся в углу гостиного двора.

[ << назад | вперед >> | к оглавлению ]      [ в библиотеку ]