С триумфом технического прогресса люди почему-то не стали меньше хворать, да и территории кладбищ неумолимо расширяются. Следовательно, люди не перестали обращаться к врачам за тем, чтобы облегчить мучения и получить отсрочку ухода в мир иной.

Хорошо бы человеку, верующему во Христа, попасть на приём к доктору, сердца которого коснулся Господь. Тогда доктор видел бы в пациенте Христа, изнурённого болью, а немощный видел бы во враче Христа милосердного.

Вместо этого у большинства кабинетов районных поликлиник сидит множество ворчащих и брюзжащих больных, придавленных страхом перед болезнью. Они послушно идут к доктору, который смотрит на этих людей лишь как на способ заработка, подобно тому, как специалисту по ремонту бытовой техники принесли очередной поломанный принтер.

Давайте поразмыслим о спорности профессии врача с точки зрения заработка. Слесарь-сантехник копошится в унитазах, колодцах канализации и умывальниках, получая за это законное жалованье. Механик автосервиса возвращает к жизни карбюраторы и гидравлику, за что тоже имеет справедливый доход. Дворник круглый год следит за чистотой во дворе, ежемесячно считая свои гроши. Доктор «реконструирует» печень, щитовидную железу, суставы, мочеполовую систему, зрение. Он избавляет кровь от токсинов, а зубы – от малоприятного налёта. Врач тоже имеет право на подходящий гонорар. Но…

Уместно ли проводить параллель между человеческим сердцем и почками – с одной стороны, и запорной арматурой, тормозными колодками, сгоревшим холодильником – с другой? Думается, нет. Человек – не саксофон, не деталь огромного механизма и не робот, в которого вложили душу, как системную плату. Человек – самое ценное, что есть в мире. Так подсказывает нам наше подсознание, не до конца забывшее Слово Божье. Автомобиль требует капремонта, человек же нуждается в лечении, то есть в сочувствии и любви совместно с лекарствами. Неспроста ещё Авиценна заявлял, что у лекаря есть слово, трава и металл. Вначале – слово.

Христианское представление о вещах подразумевает хотя бы небольшую долю любви к пациенту, потому что у него имеются не только нездоровые органы, но и вполне живая душа. Поэтапный же и повальный отказ от христианских принципов ведёт к тому, что на человека смотрят, как на сложный прибор, а на доктора – как на наладчика. А потом простодушно округляют от удивления глаза, спрашивая, откуда взялось столько корыстных и бездушных? А с какой стати врачу быть дружественным и самоотверженным? Из каких абстрактных глубин вы предлагаете ему наполняться мудростью и благосклонностью, если все пациенты, как и большинство людей, убеждено в том, что миром правит золото, а жизнь вечная – всего лишь небылица.

Существуют профессии, требующие от человека более высокой нравственной планки, чем у большинства других. Особняком стоят три здания, в которых обретаются представители этих ремёсел – это милиция, школа и больница. Эти люди должны быть доками своего дела, подобно ювелиру и пилоту самолёта. Но, помимо профессионализма, от них требуется ещё чуть-чуть: от учителя – деликатность, от милиционера – порядочность и мужество, от доктора – участливая любовь к больному. Без этого человек в мундире будет отличаться от бандита только наличием мундира. Ну а врачу будет безразлично, что вырезать – гематому или часть печени на продажу. Только бы платили вовремя.

Это – сатанинский образ мыслей, и плоды им соответствуют. Мы живём в действительности, где масса людей поклоняется дьяволу, не участвуя в чёрных мессах и не рисуя пентаграмм. И ответственность за горечь этих плодов лежит не только на милиционерах или врачах, но и на всех обывателях, поддерживающих безбожные взгляды на мир. На всех, поджавших хвост в борьбе с материализмом, называющих деньги главным сокровищем, не спешащих внедрять Евангелие в жизнь на правах ведущего положения. Все эти люди причастны к исчезновению справедливости из залов суда, душевности из детских садиков и чувствительности из операционных.

Приплюсуем к этому ремарку Чехова о том, что доктора и юристы развращаются быстрее и глубже, чем все остальные, потому что непрерывно копаются в грязи и гное. Врачи сталкиваются с мерзостью тел, юристы – с грязью душ. И как не растлиться доктору, не превратиться в циничного скептика, если не придёт ему на помощь Христос? Хороший вопрос.

Человеколюбие, явившееся со своими пузырями из носа на смену христианству, приказало долго жить. Теперь недалеко и до язычества, ведь гуманизм уступил место ледяному прагматизму – людям, которые не способны любить и верить. И эти люди будут нас обучать, врачевать и защищать…

А ещё бытует мнение, что христианство отжило свой век. Над нашей верой осмеливаются подшучивать, будто над сказкой для стариков и детей. Если сегодня полностью убрать христианство из жизни – завтра можно будет заказать в ресторане люля-кебаб из человечины, и его подадут, мило улыбаясь. Гоголь однажды сказал, что только по причине ежедневных Божественных литургий люди не пожирают друг друга.

Но наряду с этими холодящими душу разговорами нужно вспомнить и о том, что есть врачи, не ищущие больших гонораров по причине любви к Господу. Например, Пантелеймон - целитель. При жизни он был равнодушен к деньгам не потому, что не нуждался в пропитании и одежде, а потому, что Бог знал о его просьбах намного раньше прошения. Врачом он был толковым, но прибавлял к скальпелю и медикаментам молитвы. Поэтому Господь постоянно помогал Пентелеймону, творя чудеса исцеления.

Помолитесь и вы о том, чтобы никакая хворь не вошла к вам в дом. Вспомните в молитвах и о людях в белых халатах. Очень хочется, чтобы они полюбили Христа и относились к своей работе, как к чудесному способу послужить Ему. Это очень важно.

Нас ждёт беседа о призвании. Разговор неоднозначный, потому что сердце авторитетно призывает признать в любом человеке самобытность, красоту и глубину. А жизнь, как опытный гид, берёт тебя за руку и сопровождает по огромным выставочным залам. Жизнь показывает пальцем на полотна, где отображена не совершенная, а будничная действительность. Где неповторимость? Где бездна Божественного характера? Не утомляемся ли мы от суетливых дней своих подобно нагруженной тяжёлой ношей лошади? Многие ли из тех, кто выбегал на арену жизни бойким и наполненным идеями, осуществили хотя бы половину из задуманного? Вопрос весьма основательный.

Невольно приходится признать одно из двух. Или общество внутри себя разделено на сословия и изначально неравноправно, или существует некая калитка в настоящую гениальность, и доступ туда имеет каждый. А причина пришибленности и неполноценности обыденной жизни - это неправильно выбранная цель.

В первом варианте присутствует своя доля правды. Индусы не напрасно делили людей на несмешиваемые касты: воинов, священнослужителей, торговцев и плебеев… Очевидно, что не всякий может крепко держать в руках боевой топор, и далеко не каждый способен стать музыкантом. То, что не всем дан талант быть умелым торговцем, доказано непродолжительным периодом нашей истории. Инженеры и преподаватели, наводнившие рынки, так и не стали предпринимателями, но влезли в долги и подались на Запад для того, чтобы их отработать.

Даже апостол Павел даёт пищу для размышлений о человеческом неравенстве, упоминая о сосудах в доме. Имеются сосуды для высокого употребления, но никак не прожить и без сосудов для использования низкого. Впрочем, ссылаясь на слова того же апостола, в нашем теле тоже присутствует высшее и низшее. Есть лицо, которое мы показываем Создателю и людям. Имеются и сокровенные части тела, обязательно прикрытые одеждой. Без уха или без руки жить можно. Но без головы или печени – не проживёшь. Повиновение каждого органа и хорошая работа для общей пользы сохраняют человека живым и здоровым.

Следовательно, и в обществе необходимо найти свою нишу, работать, внося вклад в общую кубышку и радуясь тому, что ты полезен. Пусть твоё дело по величине сравнимо с зеницей ока. Без тебя всё тело будет маяться, и тебе совсем нелишне знать об этом. Вовсе не обязательно быть большим, как лёгкие пловца, или сильным, как рука атлета. У них своё поприще и своя популярность. С логической непреклонностью мы подходим к достоинству смирения. Кротость показывает человеку небольшое место в жизни и даёт осознать, что это место – самое весомое. Мало того – самое прекрасное, и лишь здесь человек может узнать, что такое счастье.

Толковый охранник не променяет своих мониторов, турникета и железных ворот на портфель министра и застёгнутую на все пуговицы величавость кабинетов. Дельный учитель чувствует себя причастным к будущему, когда объясняет азы грамматики маленьким, доверчивым и чистым глазам. Примеров можно найти немало.

Апостол Павел завещал Тимофею вникать в себя и в учение. Это правило касается всех. Нужно общаться со Спасителем, читая Его Евангелие и углубляться в себя. Совсем не глупые язычники говаривали: «Познай самого себя». Этим необходимо заниматься с детства, чтобы в пору достижения жизненной весны, приправленной молитвами родителей, в сердце повелительными нотками зазвучала музыка призвания. Если не брать в голову горьких мыслей, а в руки – тяжёлых вещей, то и жизнь может сложиться кое-как. Думается, годам к сорока станет очень больно за годы, прожитые впустую. Жалко «просадить» жизнь, подаренную всего раз. Обидно, если человек не испытал себя и прожил чужую жизнь, занимался не своим ремеслом и прошёл через житейское море не своим курсом.

Честертон сказал: «Демократия учит, что каждый способен стать гражданином. Христианство учит, что любой способен стать святым». В праведности стираются все конфликты. Стремление к благочестию – истинный путь приобретения целостности и верной самореализации. Взгляд вверх помогает человеку жить в ладу с самим собой и стать таким, каким хочет видеть его Господь. Наряду с этим, человек чувствует себя по-настоящему живым, а не коптящим небо. Что ещё обретаем мы, когда находим Христа? Ответ феноменально прост: мы находим самих себя.

В Писании сказано: «Рекомендую тебе приобрести у Меня золото, очищенное в огне, чтобы тебе стать богатым. И глазной мазью помажь глаза свои, чтобы тебе видеть». Воистину, мы ничего о себе не знаем, пока не приобретём у Господа бальзам для глаз и не промоем их раскаянием. Занимаясь шоу из масок, подобно мартышкам, манерничая перед зеркалом и подражая другим, мы стали походить на муху, плотно упакованную в паутину. Где уж там прожить жизнь верно и по совести, если человек сам собой не владеет.

Найдя себя, человек начинает благодарить Бога за многоцветную жизнь, полную несправедливости и неравенства.

Неравенство почётно, потому что освобождает место для любви. Будет ли дед ворчать о своей седине и больных коленях, качая на них маленькую внучку и рассказывая ей сказочные небылицы? Будет ли сетовать рассудительный паломник о своих стоптанных ботинках, глядя на дорогие авто и женщин в норковых шубах? Ведь путешественнику известно, что в шикарных домах часто живёт зелёная тоска или неясная тревога. Он просто помолится за этих людей. А затем, кто знает, не его ли молитва коснётся сердца богатого, когда тот подарит многодетной семье квартиру или выстроит церковь?

Всё уравновешивается, когда есть влечение к праведности. Даже не сама праведность, а лишь стремление к ней очень многое уравнивает и успокаивает.

Жить становится невмоготу, когда ты заносчив, обижен на весь мир и постоянно раздражён. Жизнь хочется поцеловать, когда ты с Господом, а глаза с радостью смотрят на всё окружающее, от восходящего солнца до возвращающихся из школы детей.

Существует одиночество абстрактное, но есть и социальное. Первое может быть полезным. Второе, как часто бывает, - это плод искажённой жизни.

Одиночеству необходимо пребывать в согласии с жизнью в обществе, подобно дню и ночи, которые, не препятствуя друг другу, составляют завершённость. Личность человека созревает в одиночестве, в стылой пустоте, где ему становится понятно: и рождаться на свет Божий, и сходить в могилу придётся самому. В этом вакууме человек ищет тепла и принимается за молитву. И тогда опустошённость наполняется Господом, прошлое приобретает смысл и вечность становится бесспорной. Вне обособленности, в суетливой толкотне эти вещи становятся недосягаемыми, и мы подвергаем себя риску на всю жизнь остаться пустышками.

Всеми покинутым считает себя человек-потребитель, слышащий только слово «возьми», но не воспринимающий слово «дай». Лишь не умея любить, можно ощутить себя отшельником. У тебя есть руки и ноги – части тела, которых лишены тысячи таких же людей. У тебя есть куча денег, а где-то недалеко вдова с тремя детьми ютится в однокомнатной квартире. И если бы в твоём сердце жила любовь, то жизнь твоя была бы переполнена благословениями от обогретых тобой людей.

Один-одинёшенек громоотвод на высотном здании. Бобылём плавает меж галактик брошенный экипажем космический модуль. Никому не нужный, с бешеной скоростью он наматывает круги вокруг Земли. Живые же существа кому-то нужны, если они в ком-то нуждаются.

В былые времена людей сближала беда. Женщина шла к могилам незнакомых солдат с надеждой, что где-то далеко такая же безутешная мать присмотрит за могилкой её погибшего сына. С подобным душевным порывом люди совали в руки чужим сыновьям еду и одежду. Духовный закон работал безотказно, и их дети тоже были кем-то одеты и накормлены. Если лихо обожгло душу, если человек в жизни что-то осмыслил, то он может не закрывать на ночь дверей, а на именины звать к себе всех соседей. После войны люди так и жили.

Некоторую долю опасений вызывает тот факт, что, приди сегодня серьёзная напасть, люди скорее ожесточатся, чем станут чище, быстрее озвереют, чем оттают, больше уйдут в себя, чем попытаются унять чужую боль. В нашем обществе придуманы специализированные учреждения, отводящие минимум любви людям, которые никому не нужны. Разнообразные интернаты, дома престарелых и психиатрические лечебницы. Сыт, обут и одет – что ещё нужно? Окружающая действительность напоминает разбитый на секции улей, наполненный эгоистами. Обитатель отдельно взятой секции что-то жужжит сама себе, с улыбкой слушает от себя признания в любви, предаёт анафеме остальную часть улья и жалуется на бездушие и рутину.

Надо взять в руки хороший ломик, пробить дыру в соседнюю секцию, и спросить: «Чем я могу тебе помочь, братишка?» Можно, как вариант, вместе что-нибудь спеть, или вдвоём сломать стену следующей секции, где голоса слишком уж тоскливые. Необходимо разрушить дьявольскую разобщённость, рождённую европейским индивидуализмом.

Но, наряду с этим, весь человек не делится на общество. Ему нужны и своя опора, и своя пустошь, и свои бремена. Ему надо находить время для личного одиночества. Можно спрятаться под одеялом с любимыми чётками, можно посещать недалёкое кладбище, где очень хорошо думается. Заодно и свечки поставить незнакомым усопшим. Не лишним будет завести будильник на три часа утра, и до пяти почитать Притчи Соломона. Как бы там ни было, любой живой человек нуждается в месте для уединения. А выходить из него к людям желательно успокоенным и готовым прийти на помощь.

Западный мир поставил перед нами много вопросов. Чем достигается спасение – верой или делами? Что важнее – Писание или История? Особняком стоит вопрос об одиночестве: одиночество или общность? В православном единстве этот вопрос упраздняется. Любовь к Господу требует молитвы в тайном месте. Любовь к ближнему тянется к людям. Оба проявления любви иногда переплетаются и устремляются в небо, как общее пламя, чтобы потом разделиться и гореть поодиночке. Но лишь до времени.